Между прочим, однажды вечером к таверне подъехала наемная карета, из которой вышла богато одетая молодая женщина с тремя маленькими детьми. Ей было сообщено, что мужа ее поразил апоплексический удар и что больной перенесен в какой-то дом в Сити. Вне себя от испуга приехала она в этот дом, захватив с собой всех детей, прошла, ничего перед собой не видя, через залу таверны и стала спускаться по лестнице в ту комнату, где лежал, как ей сказали, ее больной муж. Вдруг раздался ужасный крик: ступени подогнулись под ногами несчастной дамы, и она упала в грязную цистерну вместе с тремя невинными малютками.
Час спустя приехал ее муж, привлеченный таким же точно известием, и подвергся той же самой участи.
Много подобных происшествий случилось в таверне «Висельник» за последние десять лет. Дяди отделывались таким способом от племянников и племянниц, опекуны — от опекаемых, младшие братья — от старших, мужья — от жен. На образном жаргоне «Грабителей» эта нечистая клоака называлась «Ямой наследств». Да не подумает читатель, что это вымысел, — это исторический факт, проверенный во время разбирательства процесса «Уайтчепельских убийц» в 1778 году.
Страшная ассоциация «Грабителей морей» сделалась чрезвычайно опасной для общества в конце XVIII века, когда Европа, расстроенная продолжительными войнами, лишенная дорог и удобных сообщений, почти предоставляла каждому гражданину заботиться о своей безопасности, как он хочет.
Не было ни одной провинции, где бы не завелась своя собственная шайка разбойников, грабителей, убийц, смеявшихся над дорожной стражей и разорявших подчас целые селения и города.
Но ни одна из таких шаек не могла равняться силой с грозным обществом «Грабителей морей», которое организовал нотариус Пеггам. У этого общества был свой флот, были сухопутные шайки, а также могущественные покровители, задаренные деньгами, были сообщники даже в Верхней палате английского парламента и в коронном суде британской державы.
Пролив Ла-Манш, Балтийское и Северное моря служили обычно ареной преступных подвигов общества, наводившего страх на берега Англии, Дании, Швеции, Норвегии, Голландии и Германии. Самый Лондон оно в течение двадцати лет держало под ужасным террором.
Дошло до того, что «Грабители» взимали постоянную пошлину со всех богатых негоциантов, арматоров, банкиров и домовладельцев Сити. Этим лицам посылались категорические требования доставить в такой-то день и час в таверну «Висельник» такую-то сумму, которая обычно назначалась соразмерно богатству облагаемого этой незаконной податью лица. В письме обычно упоминалось о прискорбных последствиях, которые неминуемо должен повлечь за собой отказ, и внизу ставилась подпись: «Грабители».
В первое время некоторые энергичные люди пробовали сопротивляться, но через неделю исчезали неизвестно куда, так что от них ни малейшего следа не оставалось. Кончилось тем, что больше уже никто не отважился противостоять дерзким бандитам.
Несколько раз в таверне «Висельник» устраивались полицейские облавы, и были случаи массовых арестов тех лиц, которые там оказывались. Но хотя администрация была вполне уверена, что арестованные принадлежат к обществу «Грабителей», все-таки их в конце концов приходилось выпускать из-под ареста за неимением достаточных улик. Против них не находилось ни одного свидетеля. Когда «Грабители» обкрадывали чей-нибудь дом или корабль, они обычно убивали всех ограбленных. Никто не догадывался, что следовало приняться за Пеггама и Надода. Они были душой преступного товарищества, и с их падением оно распалось бы само собой. Но главари шайки умели искусно прятаться, и никому в голову не приходило заподозрить их.
Железная дисциплина господствовала в среде общества во всем, что касалось его специальной деятельности, но затем каждый член ассоциации получал золота вволю и мог предаваться каким угодно излишествам.
Поэтому понятен испуг Боба, когда посетители не послушались его и не согласились удалиться. Его могли обвинить в том, что он нарочно впустил шпионов, и предать смертной казни по неписаному уставу общества.
Часы пробили десять.
— Да уходите же отсюда! — воскликнул Боб, побледнев еще больше. — Неужели вы не поняли, что я вам говорил?
— Здесь публичное место, и каждый имеет право здесь быть, если он только платит за то, что берет, — флегматично отозвался Грундвиг. — Что касается ваших «Грабителей», то вы не беспокойтесь, почтеннейший: мы с ними не начнем ссоры, если только они сами…
Он не успел договорить, как с улицы послышались свистки, и лицо Боба исказилось от ужаса.
— Послушайте, хозяин, — спросил Грундвиг, — чего вы так боитесь?
— Они!.. Они!.. — дрожащим голосом твердил Боб. — Я погиб, и вы со мной тоже.
Вдруг ему в голову пришла одна мысль.
— Послушайте, — сказал он торопливо, — если вы не хотите моей смерти… Я бы должен был давно вас удалить, потому что сегодня вечером здесь назначено собрание «Грабителей», и сам Сборг будет председательствовать… Да, если вы не хотите моей смерти… и своей также… то не противоречьте мне, когда я буду по-своему объяснять ваше присутствие здесь, и, пожалуйста, уходите, как только вам прикажут удалиться.
Грундвиг и Гуттор не успели ответить: у входа в таверну раздались громкие голоса, и Боб стремительно бросился к двери встречать гостей.
Гуттор и Грундвиг поняли, к сожалению, слишком поздно, что они допустили большую неосторожность. Они вовсе не имели в виду вызывать на бой «Грабителей»; они думали, что Надод назначил Биллу свидание в обычном трактире, а не в специальном притоне бандитов. Билл говорил им, что Надод стал совершенно неузнаваем, так как искусный хирург уничтожил его уродство, вставив ему искусственный глаз и выправив нос и челюсть. Гуттор и Грундвиг задумали воспользоваться удобным случаем увидеть преображенного Надода, проследить его до квартиры и, если окажется возможным, овладеть им, после чего верные слуги Бьёрнов рассчитывали отвезти Красноглазого в Розольфсе на пароходе «Олаф», которым командовал Билл, произведенный Фредериком в капитаны. Кроме того, они имели в виду оказать Биллу помощь на тот случай, если б Надод устроил ему в трактире какую-нибудь ловушку. Теперь же все это менялось: Гуттору и Грундвигу предстояли серьезные неприятности.
Приятели не успели передать друг другу своих впечатлений: в таверну ввалилась толпа «Грабителей», таща какого-то человека, завернутого в одеяло. Они отбили этого человека у констеблей, провожавших его, ограбленного донага, домой. Само собой разумеется, что обобрали его не они: такими мелкими делами они не удостаивали заниматься.
— Ах, негодяи! Ах, разбойники! Ах, убийцы! — кричал во все горло человек в одеяле. — Мало того что они раздели меня донага, они украли у меня то, чем я всего более дорожу: мою рукопись, плод усердного труда в продолжение целого года! Это сочинение должно было произвести целый переворот в науке: я в нем описывал нравы и обычаи канаков, решительно опровергая весь тот вздор, который до сих пор об этом писался разными лжецами… Ах, Боже мой, что скажет миссис Олдхэм!.. И что это, господа, вы не позаботились спасти мою рукопись, когда спасали меня!.. Как вам не стыдно!
