— Назови его! Назови! — крикнули сразу сто голосов. — Мы хотим сейчас же совершить над ним правосудие!..
Падиал побледнел, и смущение, овладевшее им, выдало бы его присутствующим, если бы все взоры не были с жадностью устремлены на верховного вождя в ожидании, что сейчас с губ его сорвется имя изменника.
— К счастью, он не принадлежит к сословию жемедаров, — продолжал брахматма, — одновременно с известием об этом мы получили также и перечень всех его злодеяний. Это простой субедар, но лицо, которое знает его имя и имеет письменные доказательства его измены, соглашается выдать его не иначе, как за плату в целое озеро рупий — двадцать пять тысяч франков. Несмотря на то, что Совет Семи имеет полное право распоряжаться, не давая отчета, всеми богатствами общества, мы все же сочли нужным узнать ваше мнение прежде чем согласиться на выдачу такой большой суммы. Предложение это сделал нам один из агентов европейской полиции в Калькутте, которому случайно попалась записная книжка директора полиции; там он нашел имя изменника и число жертв, казненных по его доносу, — их свыше тысячи пятисот человек!..
Ропот гнева и ужаса пробежал по всему собранию. Со всех сторон послышались многократные крики: Мщение! Мщение! Смерть клятвопреступнику! Да погибнет он! Подвергнуть его трем пыткам — водой, железом и огнем!..
— Хорошо, — продолжал брахматма, — через несколько минут мы узнаем имя негодяя, который решился изменить своим братьям, отечеству и богам…
При этих словах Дислад-Хамед, чувствуя, что сейчас потеряет сознание, вынужден был прислониться к одной из колонн зала, позади которой и спрятался… Но тут же понял, что малейшая неосторожность может привлечь к нему внимание всего собрания; сделав усилие над собой, он с необыкновенным присутствием духа принялся кричать вместе с другими: «Мщение, мщение!». Затем, чтобы придать себе беспечный вид, сел на корточки, как и все присутствующие.
Брахматма продолжал:
— Этот англичанин, который совершенно случайно вступил в контакт с одним из членов Тайного Совета, принадлежит к чинам личной охраны вице-короля и был послан в Биджапур по случаю приезда сюда сэра Лоуренса, чтобы заранее удостовериться в состоянии умов здешнего населения и подготовить, если возможно, манифестацию в честь своего господина. Он остановился в белатти-бенгалоу (караван-сарай для путешественников), где и ждет нас; нам достаточно привести его сюда, соблюдая необходимые предосторожности, и мы узнаем, кого должны наказать с примерной строгостью… Каково бы ни было общественное положение виновного и положение его семьи, он умрет после трех родов пыток, а тело его, лишенное погребения, будет брошено в джунгли на съедение нечистым животным!
Эти слова, сказанные суровым голосом, произвели на присутствующих глубокое впечатление. Чтобы понять всю важность этого приговора, павшего на человека еще неизвестного, надо знать, что индусы смотрят на такой приговор как на самое ужасное, что может постигнуть человека на земле, ввиду последствий его в будущей жизни. Религиозные верования их говорят, что для всякого существа, лишенного погребения, беспощадно закрываются после смерти врата Сварги; оно попадает в разряд вампиров и вынуждено в течение многих веков блуждать в пустынных местах и питаться мертвечиной. Отголосок этих индоазиатских традиций проник и в Германию и Галлию, где в средние века лишение погребения сопровождало всякий приговор к смертной казни, несмотря на то, что смысл этого наказания, имевший важное значение в древности, окончательно потерялся в христианском мире.
Индусы и до сих пор верят, что результатом такого наказания является лишение после смерти человеческого образа, поэтому самый несчастный из них не задумается над тем, чтобы отказаться от богатства и счастливой жизни, если они связаны с лишением погребальных церемоний на могиле.
Дислад-Хамед чувствовал, что он погиб; охваченный невыразимым ужасом, он напрасно придумывал способ, как избежать ожидавшей его участи; ум, парализованный страхом, изобретал лишь самые безумные планы… Он думал сначала бежать — но как пройти через окружавшую толпу, не возбудив ничьего подозрения? Он находился у самого подножия возвышения, где заседал Совет Семи, почти касаясь крайнего из его членов, который с самого начала смотрел на него из-за маски с неприятным упорством, — так ему по крайней мере казалось; предатель был слишком на виду и не мог надеяться, что ему удастся проскользнуть, не будучи замеченным, к единственной двери в глубине огромного зала, куда его провели с такими предосторожностями. Да если бы это и удалось ему, все же было безумием думать, что ему позволят переступить порог этой двери без пароля, известного только посвященным первой степени.
Все эти мысли быстро промелькнули у него в голове, и он, несмотря на волнение, душившее его, спокойно отвернулся слегка в сторону, чтобы уклониться от упорного взгляда, который, казалось, был все время обращен на него. Вдруг он услышал легкий, едва уловимый шепот:
— Ни жеста, ни слова, чтобы не возбудить подозрение, иначе ты погиб.
Это предупреждение, предназначенное для успокоения несчастного, произвело совсем противоположное действие. Видя, что среди собрания есть лицо, — быть может, член Совета, все время пугавший его своим взглядом, — которое знало его тайну, падиал испытал такой страх, что, не думая об опасности, вскочил на ноги, собираясь бежать. Но чья-то рука моментально опустилась ему на плечо и принудила его сесть на корточки. Он не противился, ибо в ту же минуту у него с быстротой молнии мелькнула мысль о важности совета, преподанного ему таинственным голосом.
Туземец, принудивший его сесть, принадлежал к числу факиров — индийских фанатиков, которым вековые предрассудки разрешают жить вне всяких религиозных и гражданских законов. Долгие годы поста, умерщвление плоти и благочестивые упражнения поставили их на такую ступень святости, что какую бы человеческую слабость они ни проявили, она не налагает на них пятна. Они могут совершить даже преступление и не отвечают за него перед другими людьми, которые не имеют права выражать ни малейшего осуждения их поведению. Отсюда понятно почему брахманы и раджи старались всеми силами, чтобы такое отношение укоренилось среди людей: они сделали этих факиров исполнителями своей воли, своих капризов, своей мести, заставляя их делать все, чего не могли или не смели делать сами из боязни потерять свой престиж. Они всегда держали у себя на жалованье несколько факиров, слепо повиновавшихся им, как французские сеньоры и мелкие принцы средних веков держали при себе брави и кондотьеров. Но так как в Индии всегда и ко всему примешивается таинственное, то факиры изучали тайные науки и показывали перед народом самые необыкновенные фокусы, пользуясь силой магнетизма, доведенной до совершенства продолжительными упражнениями в уединении.
Кроме факиров, обязанных исполнять приговоры тайного трибунала Комитета Трех, каждый из Совета Семи и брахматма имели собственного, лично им служившего факира. Тот, вмешательство которого помешало падиалу совершить большую неосторожность, звался Утами. Этот факир служил одному из Совета Семи и по едва заметному знаку своего господина пришел так кстати на помощь негодяю, который едва сам не выдал себя мщению Духов Вод.
