Слова его остались без ответа.
Начальник полиции бросился к окну и поднял портьеру. Кишнайя исчез.
— Удивительно! — воскликнул вице-король. — Можно подумать, что это средневековой замок с потайными ходами, подвальными колодцами, пустотами в стенах!
— Все древние замки Индии таковы, милорд. Древние раджи заботились о том, чтобы выстроить себе жилище, где в каждой комнате можно было спрятаться, войти и выйти так, чтобы никто этого не видел. Ведя постоянную борьбу с конкурентами из своей собственной семьи, которые не останавливались ни перед ядом, ни перед кинжалом, они, — как, например, Дора-Адил-шах, — ели пищу, приготовляемую только их любимой женой, принудив ее попробовать сначала, и никогда не спали две ночи подряд в одной и той же комнате. Вот почему Адил-шах, предок Доры, приказал выстроить этот таинственный дворец, названный дворцом Семи Этажей. Говорят, будто даже самые близкие друзья шаха никогда не знали, на каком этаже находится их властитель, и он переходил с одного на другой по никому не известным коридорам, до сих пор еще не открытым. Заметьте, что кроме этого этажа, где мы теперь находимся, ни на одном не видно наружного входа и, чтобы проникнуть туда, нам пришлось бы разрушить стену в десять метров толщины! Можно судить по этому, какое количество потайных коридоров и убежищ находится внутри. Нет ничего удивительного после этого, если такой хитрый, упорный и ловкий человек, как Кишнайя, открыл один из потайных ходов в апартаментах вашей милости.
— Знаете ли, Уотсон, мы здесь далеко не в безопасности, особенно при нынешнем состоянии умов. Достаточно кинжала фанатика…
— Кто же осмелится посягнуть на вашу жизнь, милорд? Одна вещь должна вас успокоить: как ни богата история Индии претендентами, ведущими между собой борьбу, в ней не упоминается ни об одном цареубийстве, совершенном подданными. Все ее властители, погибшие насильственной смертью, пали от руки членов собственной семьи; ни один не был убит своим подданным.
— Признаюсь вам, Уотсон, с некоторого времени меня одолевают самые мрачные, черные предчувствия; я не могу выбросить из головы мысли, что Индия будет для меня роковой и что я поплачусь жизнью за старания обеспечить владычество англичан в этой прекрасной стране.
Взрыв хохота прервал печальные мысли вице-короля. Этот припадок веселости донесся к ним со двора, окружающего дворец.
— Там люди забавляются, — сказал сэр Джон с бледной улыбкой, — они вполне счастливы, надо думать!..
Вошедший в комнату слуга объяснил, что это пришел пандаром и гадает солдатам шотландской стражи.
— Не позвать ли его сюда? — сказал Уотсон, у которого мелькнула мысль, что это может рассеять мрачные предчувствия вице-короля.
Сэр Джон улыбнулся в знак согласия, и спустя несколько минут пандарома ввели в гостиную. Последний, войдя, сделал перед сэром Лоуренсом селактанг, то есть прикосновение к полу шестью частями своего тела; встав затем, он только почтительно поклонился Уотсону, подчеркнув таким образом разницу, которая, по его мнению, существовала между этими двумя лицами.
— Чем ты занимаешься? — спросил его начальник полиции.
Пандаромы, как и факиры, занимаются не одним и тем же: одни из них, простые акробаты, показывают разные фокусы с помощью кинжалов или, чего не сделает ни один из наших фокусников, с помощью железных раскаленных докрасна шаров; другие занимаются магнетизмом и обладают замечательной гипнотической силой; третьи вызывают духов умерших; некоторые заклинают змей и хищных зверей или гадают; но каждый из них твердо держится традиций своего сословия.
— Я предсказываю будущее, господин, — отвечал пандаром.
Молодой Эдуард Кемпбелл к тому времени вернулся после ухода Кишнайи и также сидел в зале.
— Это для вас, Кемпбелл, — сказал ему вице-король. — Перед вами еще долгие годы жизни, и вам приятно будет знать, что случится с вами.
— Я не любопытен, милорд! Но, желая доставить вам удовольствие, охотно дам свою руку этому колдуну.
И Эдуард, улыбаясь, подошел к пандарому. Со времени прихода молодого человека старый пандаром не спускал с него глаз и смотрел на него с невыразимым волнением. Он взял его руку и долго рассматривал ее линии; медленно подняв затем глаза на молодого человека, он сказал ему, отчеканивая каждое слово, тем гортанным голосом, какой всегда используют эти странники, давая свои предсказания:
— Исания, присутствующий при рождении, осыпал тебя своими милостями; судьба не перекрещивает ни одной из твоих линий, ни одно облако не затемняет горизонта твоих дней; ты достигнешь крайней границы, определенной богами для существования человека, и будешь окружен сыновьями твоих сыновей.
— Принимаю твое предсказание! — засмеялся Эдуард.
— Вот это счастливая будущность, — прибавил сэр Лоуренс. И с этими словами он бросил соверен, который покатился к ногам пандарома.
Глаза последнего блеснули мрачным огнем, по лицу его пробежала молнией ненависть, а руки поднялись к поясу, как бы отыскивая кинжал. Но прежде чем присутствующие заметили это, он снова принял почтительный и скромный вид; поклонившись вице-королю, чтобы лучше скрыть свои чувства, он поднял золотую монету и бросил ее в тыкву.
— Вот предсказание, — сказал Уотсон, смеясь, — которое не скомпрометирует своего автора, ибо его можно без опасений применить ко всем. Всякому приятно услышать, что он будет долго жить и что у него будет много детей.
— Вы страшный скептик, Уотсон, — отвечал сэр Лоуренс. — Хотелось бы услышать, что он скажет вам.
— Если ваша милость желает…
— Вы ведь сами приказали привести этого человека, Уотсон, и не можете отказать ему в возможности заработать соверен.
— Пожалуй, милорд! Могу заверить вас, что мне положительно безразлично, что он скажет.
Этот разговор происходил на английском языке, и все трое были уверены, что туземец не понял их. Последний стоял бесстрастный, неподвижный, и ни один мускул лица не выдавал его чувств.
Повинуясь желанию вице-короля, начальник полиции с насмешливым видом протянул руку пандарому. Туземец мрачно взглянул на него исподлобья и, окинув быстрым взглядом линии жизни, сказал:
— Чаша дней полна. Джуна, верховный судья, пустил уже черных послов смерти; прежде чем сома — луна — кончит свой обход, сахиб отправится в страну Питри; нет больше для него места на земле, глаза его не раскроются при свете приближающегося солнца. Мрачный Пуруша считает, сколько часов ему остается жить…
В эту минуту, как бы подтверждая слова пандарома, послышался среди ночной тишины жалобный троекратный крик совы, сидевшей на соседнем дереве.
Зловещее предсказание, сопровождаемое криком птицы, который, по народным верованиям, предвещает смерть, произвело на всех сильнейшее впечатление. Невольная дрожь пробежала по телу присутствующих; насмешливая улыбка Уотсона сразу исчезла, и лицо его покрылось смертельной бледностью; вице-король, находившийся еще раньше под влиянием грустных предчувствий, не мог удержать лихорадочной дрожи; даже молодой Кемпбелл, мало поддающийся суеверию, почувствовал, как сжимается его сердце под влиянием странного чувства. Уотсон сделал невероятное усилие, чтобы овладеть собой.
