— Что же еще случилось? — спросил они, подсаживаясь к нему ближе.
В этот момент Утсара, несколько минут тому назад подошедший ко входу, приложился ближе ухом, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Представьте себе, — продолжал Кама, сильнее прежнего понижая голос, — что сегодня ночью… Полчаса тому назад, не более, Старший-Из-Трех приказывал Дислад-Хамеду, падиалу, убить нашего брахматму!
Ропот ужаса и негодования послышался среди собравшихся факиров.
— А ночной сторож, — продолжал Кама, — вместо того чтобы исполнить приказание, передал брахматме олле и Кинжал Правосудия.
— Мы сделали бы то же самое, — сказали многие в один голос.
Никто не возражал против этого смелого заявления.
— Не говори так громко, Аврита! Вспомни Притвиджа, которого мы никогда больше не видели после таких неосторожных слов.
— Я не боюсь их, — отвечал Аврита. — Охранять дворец меня назначило собрание жемедаров, я не служу Семи.
Дрожь ужаса пробежала по всем собравшимся, потому что такие слова никогда не оставались безнаказанными.
— Если ты хочешь присоединиться к Дислад-Хамеду, — сказал Кама, — можешь продолжать…
— А что с ним случилось?
— Старший-Из-Трех приказал бросить его в Колодец Молчания, пока…
Утсара не дослушал окончания фразы; он узнал, где находился несчастный, которого он хотел вырвать у Кишнайи. Для этого ему надо было действовать с неотложной поспешностью, а потому ему некогда было слушать дальше, несмотря на интерес, который мог представлять для него этот разговор. С теми же предосторожностями, с какими он шел сюда, направился он к месту, указанному Камой и известному ему самому, потому что он еще раньше открыл его.
Предводитель тхугов, принявший тем временем известное нам решение, возвратился в эту минуту во дворец, и факир слышал, как он приказал Варуне привести падиала в комнату для пыток… Несмотря, следовательно, на поспешность, с которой Утсара собирался похитить ночного сторожа, он все же опоздал… Тем не менее необходимость помешать тхугам заставить падиала говорить казалась верному слуге до того важной, что он решил попробовать, не удастся ли ему опередить посланных; это было тем труднее, что ему приходилось скрываться.
Он знал, что, в сущности, ему нечего бояться Варуны, но если его товарищ и не захочет лично, от себя, сделать ему что-нибудь неприятное, то, вместе с тем он ни за что не выпустит из рук своего пленника. Одно обстоятельство, на которое он совсем не рассчитывал, дало ему возможность выиграть несколько минут. Варуна, не доверявший своим собственным силам в случае сопротивления со стороны падиала, отправился в комнату факиров, чтобы попросить двух товарищей идти с ним и помочь ему.
Утсара, видя, что он направляется туда, понял его намерение и с новой надеждой поднялся поспешно по лестнице, ведущей в зал, где находился колодец. Придя туда, он, к своей радости, увидел, что первая плита не положена обратно на место. Факир немедля бросился ко второй, приподнял ее с неимоверными усилиями и, сдвинув в сторону, крикнул в отверстие:
— Дислад, это я, Утсара… Я пришел к тебе на помощь… Скорее, нельзя терять ни минуты.
Он произнес эти слова, лежа на полу и опустив обе руки в отверстие, чтобы помочь падиалу выйти оттуда.
Ответа не было.
Точно молния блеснула в голове факира, и он вспомнил, что накануне утром они с брахматмой нашли падиала лежащим в кустах без сознания; он с ужасом подумал, что страх моги теперь произвести то же действие на несчастного. Такое объяснение было тем вероятнее, что плита не была поднята, а потому невозможно было предположить, чтобы сторож бежал. Не теряя времени на размышления, Утсара ухватился руками за край отверстия и прыгнул вниз.
Падение его на скелеты вызвало странные звуки среди костей, заставившие его невольно вздрогнуть. В ту же минуту он услышал голоса факиров, шедших вместе с Варуной. Он замер на месте и внимательно прислушался, чтобы знать, какое пространство отделяет его от них, и тут же понял, что у него не хватит времени унести пленника из подземелья; вокруг него было так темно, что падиала пришлось искать ощупью, а это отняло бы у него и те немногие минуты, которые были в его распоряжении… Оставалось только бежать, если он хотел ускользнуть от мести тхугов. Одним прыжком достиг он отверстия и легко, как акробат, поднялся наверх с помощью рук; еще одно движение — и он вышел бы из колодца, когда в комнате мелькнул свет от фонаря факиров… Секунды через четыре появились и последние. С быстротой мысли опустился Утсара на дно и быстро пополз к одной из стен, где неподвижно притаился и затаил дыхание… В ту же минуту факиры были у входа в Колодец Молчания.
— Ого! — сказал Варуна, увидев зияющее отверстие. — Мы закрыли тогда плиту, я в этом уверен… А птица улетела! Тем лучше, неважная участь ждала ее.
Затем он крикнул для успокоения совести:
— Дислад! Дислад! Ты здесь?
Ответа, разумеется, он не получил.
— Ты думаешь, что он действительно убежал? — сказал один из помощников Варуны. — Быть может, он притворяется глухим, потому что ему не так уж приятно следовать за нами.
— Вот наивное рассуждение, мой бедный Крату, — ответил Варуна, — где ты найдешь такую птицу, которая оставалась бы в клетке, когда дверца открыта?..
— Но каким образом мог он поднять изнутри такую тяжелую плиту, если мы вдвоем еле-еле сдвинули ее с места?
— Нет, ты не напрасно носишь свое имя, Крату! — отвечал весело Варуна.
В Индии имя «Крату» обозначает тип дурачка, которому народ приписывает самые невероятные несообразности. Взрыв хохота встретил слова Варуны, и в комнату вошло еще несколько факиров, которые пришли посмотреть, как будут тащить падиала из колодца.
— Да, Крату, — продолжал Варуна, — неужели же ты не понимаешь, что раз он не мог сам поднять плиты изнутри, то, следовательно, кто-то другой оказал ему эту услугу. Если же этот «кто-то», о умнейший Крату, приходил сюда не для того, чтобы забавляться поднятием тяжелых камней, то, значит, он пришел с намерением спасти Дислад-Хамеда… Дело ясно!
Во время этого разговора Утсара, не проронивший ни одного слова, дрожал при мысли, что упрямство Крату может заставить Варуну осмотреть внутренность колодца. В таком случае его неминуемо должны были открыть и отвести к Старшему-Из-Трех вместе с падиалом, который, по его мнению, находился без сознания здесь же вблизи него.
Но заключение Варуны было так логично и неоспоримо, что Крату перестал протестовать против очевидности, а главное, против единодушного мнения своих товарищей.
— Бесполезно тратить здесь время, — продолжал Варуна, — помогите мне положить на место плиты и пойдем давать отчет.
Не успел еще Утсара обдумать, что может выйти из такого оборота дела, как обе плиты были уже положены на место, одна на другую; шаги факиров, звонко стучавшие по камню, стихли мало-помалу в отдалении, и снова водворилась глубокая тишина, обычно царившая под этими уединенными сводами.
