— А Утами, единственный, кому я доверял, исчез с самого утра…
— Если его не убили, чему я расположен верить, — продолжал Тамаза, — то он перешел на сторону врага. Верь мне или не верь, Кишнайя, но сейчас некогда терять время на бесполезные слова; надо перехитрить наших врагов и действовать.
— Что можно сделать с одними нашими силами?
— Ты ли, Кишнайя, с твоим изворотливым умом, задаешь мне такой вопрос? Неужели ум спит у тебя и ты не видишь, что предпринять?
— Мой план уже давно готов, я хотел лишь узнать твое мнение, прежде чем приступить к его исполнению… Каков твой план?
— Между нами нет сторонников постыдного бегства. Отправляйся к своему союзнику, английскому вице-королю; расскажи ему обо всем, и он даст тебе батальон, чтобы окружить Джахара-Бауг. Через десять минут нам нечего будет опасаться наших врагов.
— Об этом думал и я, Тамаза! Но ты не боишься, что англичанин отклонит мою просьбу?
— Почему?
— Слух об этом аресте распространится не в одном только Биджапуре; Нана-Сахиб, пребывающий теперь в состоянии обманчивого спокойствия, также узнает об этом, и тогда его не взять. Сэр Лоуренс знает это, и потому он до сих пор не хотел захватить брахматму. Для него несравненно важнее поимка Нана-Сахиба, чем уничтожение общества Духов Вод.
— Вопрос серьезный, действительно! Но поимка вождя восстания сделается совершенно невозможной, если мы будем побеждены.
Кишнайя не успел ответить старому тхугу — портьеры, закрывавшие дверь, раздвинулись, и на пороге показался дежурный факир.
— Что случилось? — спросил с тревогой Старший-Из-Трех.
— Во дворце англичан сильное волнение; мы отправились навести справки к слугам-туземцам и узнали, что полковник Уотсон, начальник полиции, найден умирающим в своей постели с Кинжалом Правосудия в груди… Вице-король в страшном гневе. Мы слышали, проходя мимо открытых окон дворца, как он кричал своим людям: «Сто долларов тому, кто приведет мне Кишнайю».
— Чему ты улыбаешься? — спросил предводитель тхугов; он принял это за намек на себя и покраснел под своей маской.
— Английский сахиб может предложить еще больше и не разорится.
— Я не понимаю тебя.
— Как, сахиб, ты не знаешь Кишнайю?
«Если ты его знаешь, ты умрешь», — подумал тхуг, судорожно сжимая рукоятку своего кинжала.
— Кишнайя, — продолжал факир, — был предводителем злодеев-душителей, которые наводили ужас на всю провинцию; но месяцев шесть тому назад его повесили с двумястами его товарищей.
— Ага! — воскликнул тхуг, успокоенный этими словами, — а какое отношение может иметь Кишнайя к смерти полковника Уотсона?
— Я знаю об этом не больше твоего, сахиб; я только повторил слова великого вождя англичан.
— Хорошо, можешь идти к своим товарищам. Скажи им, чтобы они не уходили из караульного зала.
Не успел факир выйти, как Кишнайя воскликнул с мрачной радостью:
— Брахматма сделал неосмотрительную глупость, отдав приказание исполнить приговор, произнесенный прежним Советом против Уотсона; теперь месть в наших руках. Подождите меня здесь, я иду к вице-королю.
И не дожидаясь ответа своих товарищей, Кишнайя бросился в потайной ход, который вел к Лоуренсу. Пройдя через потайное отверстие, он снова закрыл его и с минуту не показывался из-за портьеры.
Зал был пуст. Вице-король находился, вероятно, у кровати умирающего. Это обстоятельство благоприятствовало намерению тхуга. Он подошел к письменному столу, покрытому книгами и бумагами, и нажал звонок.
Появился сиркар.
— Предупреди своего господина, — сказал главарь душителей, — что Кишнайя к его услугам; пусть приходит один, иначе он не найдет меня.
Туземец поклонился и вышел.
Осторожный тхуг скрылся за портьерами окна, положив руку на тайный механизм, чтобы моментально исчезнуть, если сэр Лоуренс не исполнит его требования.
Спустя несколько минут в зал вошел вице-король. Он был один, а окно, где скрывался тхуг, было за его спиной; последний вышел из-за портьеры, сделал несколько шагов и остановился. Удивленный тем, что никого нет, вице-король быстро обернулся и увидел того, кого искал. На лице его было выражение человека, доведенного до высшего предела гнева.
— Негодяй! — крикнул он дрожащим голосом, — тебе не пройдет даром, что ты осмелился посмеяться надо мной… Как, после всего, о чем мы условились с тобой, ты осмелился убить одного из самых верных и преданных мне друзей!
— Милорд, — отвечал Кишнайя серьезно и торжественно, — горе помутило твой рассудок. Я оправдаю себя одним словом…
— Тебе это трудно будет после разыгранной вчера вечером смешной и странной сцены.
— О какой смешной и странной сцене говорит милорд? Мне не помнится, чтобы наш разговор заслуживал этого названия.
— Зачем ты притворяешься, что не понимаешь? Не ты разве, чтобы выставить напоказ свое могущество, прислал вчера пандарома, который заявил бедному Уотсону, что ему остается три часа жизни? Только посмей отрицать это!
Слова эти были лучом света для Кишнайи; он все понял: мнимый пандаром был не кто иной, как брахматма, и успех его плана был теперь обеспечен.
— Не только осмелюсь отрицать это, милорд, но через пять минут докажу тебе, что я не мог быть виновен в этом бесполезном и вредном для моего дела поступке… Как ты можешь думать, чтобы я приказал исполнить приговор, произнесенный теми, которых мы задушили с единственной целью быть тебе полезным?.. И против кого был произнесен этот приговор? Против человека, который преследовал одну цель с нами и травил наших врагов… Признайся, что это было бы большой ошибкой с нашей стороны и показало бы, что мы потеряли рассудок.
— Верно, — отвечал вице-король, смягченный логичностью этого аргумента, — я положительно ничего не понимаю… Но кто такой этот пандаром, так надсмеявшийся надо мною!
— Я говорил уже, что одно слово объяснит тебе все… Пандаром — не кто иной, как брахматма, действительный вождь общества Духов Вод, и убийство полковника Уотсона — дерзкий ответ на твой указ об уничтожении этого общества, изданный тобой в день приезда в Биджапур.
Объяснение это было так логично и ясно, что больше не могло быть сомнений. Сэр Лоуренс тотчас же переменил тон и объявил, что он вполне удовлетворен. Но Кишнайя должен немедленно помочь ему в примерном наказании за преступление, наглость которого превосходит все, что он видел до сих пор.
— Я готов помочь тебе, — отвечал Кишнайя, ликовавший в душе при виде того, что Лоуренс идет к намеченной им цели. — Могу заверить тебя, что быстрота, с которой ты будешь действовать, произведет хорошее впечатление на все население. Надо, чтобы оно узнало о наказании вслед за известием о преступлении.
— Таково и мое намерение.
