— Что тебе нужно от меня? — спросил сэр Уильям, когда тот поднялся.
— Кишнайя, сын Анандраи, предал уже раз Сердара, — отвечал он, — не его вина, если сипаи выпустили его из рук.
— Надеюсь, что ты не только для этого хотел меня видеть?
— Нет, сахиб! Предавший в первый раз врага может предать его и во второй. Но так как дельце на этот раз будет потруднее, то все зависит от…
— От оплаты за твои услуги, — перебил его губернатор с оттенком нетерпения в голосе.
— Сахиб отгадал мою мысль.
— Ты отменный негодяй… Ну-с, посмотрим! Мне некогда терять время на разговоры с тобой. Как скоро доставишь ты нам снова Сердара?
— С товарищами?
— Все равно… мне лично важен один начальник. Имей только в виду! Если я снова соглашусь на сделку с тобой, то лишь для того, чтобы все сразу было покончено… Терпением мы ничего не достигнем.
По лицу индуса пробежала улыбка недоверия, замеченная губернатором.
— Ты не веришь моим словам? — сказал последний.
— Сердара не так просто захватить, — отвечал индус.
— Я приказал как можно тщательнее охранять проходы, и ему нельзя будет выбраться из джунглей. Он будет там так же бессилен, как и у нас в плену; задача состоит в том, чтобы он не смог присоединиться к бунтовщикам на юге Индии до тех пор, пока генерал Хейвлок не подавит восстание. Не знаю, впрочем, зачем я теряю время в разговорах с тобой о вещах, которые тебя не касаются.
— Жду твоих повелений, сахиб!
— Через какое время можешь ты доставить Сердара в Пуант-де-Галль?
— Мертвым или живым?
— О! Я не желаю больше повторения утренней сцены! К тому же с тех пор как военный суд приговорил его к смертной казни, ты только исполнишь этот приговор.
— Понимаю. Мне нужно восемь дней для исполнения такого поручения.
— Срок вполне разумный, и мне, следовательно, недолго придется ждать расплаты. Остается назначить цену, которую ты сочтешь нужным потребовать для возмещения всевозможных затруднений и опасностей, которым ты подвергаешься.
— О! Опасности! — воскликнул негодяй презрительным тоном.
— И ты считаешь себя в силах помериться с таким человеком? Велика у тебя, однако, самонадеянность, нечего сказать! Если хочешь знать мое истинное мнение, то я заключаю с тобой сделку лишь потому, что в случае удачи ты окажешь нам большую услугу; на самом же деле я так мало верю в успех, что и двух пенни не дал бы за твою шкуру. Сегодня утром, например, не будь там моих сипаев, ты не увидел бы восхода солнца. Итак, сколько ты просишь?
— Известна ли сахибу цена, предложенная Бенгальским президентством?
— Да, восемьдесят тысяч рупий… двести тысяч франков. Мы не так богаты, как Индия, и эта премия…
— Пусть сахиб успокоится, я не прошу денег… Я прошу только разрешить мне и моим потомкам носить трость с золотым набалдашником.
— Ты честолюбив, Кишнайя!
Трость с золотым набалдашником имеет в Индии такое же значение, как орден Почетного легиона во Франции; она дается за серьезные заслуги, и лица, получившие ее, очень ею гордятся и не расстаются с этим отличием, как со своей тенью. Это местный орден, и в той же мере, в какой степени ордена Почетного легиона узнаются по банту, степени трости узнаются по ее длине: вместо «кавалер, офицер, командир» и так далее здесь говорят «маленькая трость, средняя трость, большая трость с золотым набалдашником».
В этой стране, где социальные отличия имеют такую силу, нет ни одного индуса, который не согласился бы отдать половину своего состояния за право прогуляться с такой тростью. В сущности, я не нахожу особенного различия между тростью с золотым набалдашником и бантом; и то и другое — не что иное, как пустая погремушка человеческого тщеславия, над которой все смеются и которой все добиваются. Раз мы находим смешным одно, почему не смеяться над другим?
В прежнее время властители Габона на берегу Африки украшали своих заслуженных офицеров крышками от жестянок из-под сардин. Когда об этом узнали в Европе, то там все надрывались со смеху, не замечая, что единственное различие между орденами властителей Габона и украшенными бриллиантами орденами наших властителей Европы заключается в том, что последние можно заложить в ломбард, тогда как за первые ничего не дадут под залог. Если вы, читатель, можете мне указать какое-либо другое различие между этими предметами, я буду очень рад узнать его. А пока вы его найдете, король мыса Лопес будет продолжать в той же степени гордиться своей крышкой от банки из-под сардин, в какой македонский король — своей бриллиантовой звездой.
Ничего, следовательно, нет удивительного в том, что шпион Кишнайя предпочел деньгам трость с золотым набалдашником, которая считалась высочайшим отличием, какое только можно было присудить человеку в его стране. Я, быть может, удивлю вас, если скажу, что французские губернаторы в Пондишери, унаследовавшие право прежних раджей давать эту награду, так скупы на этот счет, что при населении в полмиллиона жителей вы найдете только двух-трех индусов, получивших право носить трость с золотым набалдашником, тогда как на то же количество населения во Франции вы найдете более двухсот кавалеров ордена Почетного легиона.
Как видите теперь, Кишнайя требовал очень высокой награды, такой высокой, что сэр Уильям даже колебался несколько минут, назначить ему ее или нет. Но арест Сердара заслуживал такой награды, и постыдная сделка была заключена.
В последующие за этим восемь дней шпион должен был доставить Сердара живым или мертвым.
— Сколько сипаев дать тебе в твое распоряжение? — спросил его губернатор.
— Мне никого не нужно — отвечал негодяй с гордостью, — я отослал прочь даже людей своей касты, которые сопровождали меня. Я смогу справиться с этим, только если буду один… совершенно один.
— Твое дело. Если ты преуспеешь в этом деле, то, могу тебя заверить, помимо обещанного отличия правительство королевы сумеет вознаградить тебя за твою услугу.
И, сказав это, сэр Уильям встал со своего места, показывая, что аудиенция закончена. Туземец повторил шактангу, род приветствия, означающего на индусском языке «повержение к стопам шести», потому что в таком положении прикасаются к полу или земле две ступни ног, два колена и два локтя.
— Еще одно слово, сахиб, — сказал Кишнайя, поднимаясь, — я могу добиться успеха только в том случае, если оба прохода в долину Трупов будут тщательно оберегаться солдатами, которые не должны выпускать оттуда Сердара и его товарищей.
— Я, кажется, уже говорил тебе, что им не позволят выйти оттуда.
Туземец удалился, опьяненный радостью и гордостью. Предводитель касты душителей в Бунделькханде и Мейваре, он был схвачен однажды в окрестностях Бомбея в ту минуту, когда вместе с членами своей секты приносил кровавую жертву богине Кали, и приговорен со многими из своих товарищей к пожизненной каторге. Когда началось великое восстание в Бенгалии, он предложил свои услуги губернатору Бомбея, который отказался сначала от них из боязни, что негодяи воспользуются своей свободой и подговорят весь юг Индостана, то есть весь древний Декан, принадлежавший Франции при Дюплексе, перейти на сторону восставших; но скоро подвиги Сердара и быстрые успехи последнего на юге вынудили его прибегнуть к крайним мерам, и он вступил в переговоры с Кишнайей, выпустив его и его приверженцев на свободу. Предводитель душителей бросился по следам авантюриста; день изо дня преследуя его, он донес англичанам об отряде маратхов, оставленном Сердаром в пещерах Эллора, и, наконец, появившись вслед за ним на острове Цейлон, устроил ему засаду, притом настолько удачную, что без энергии Рамы-Модели, так быстро организовавшего побег, англичане навсегда избавились бы от своего самого ловкого и непримиримого врага.
