— Стража! — заключил прокурор. — Отведите этих четырех человек в форт Хаутмана. Завтра их дело будет рассмотрено в заседании Высшего Суда, причем им предоставляется право выбрать себе защитников.
Лао Тсин мог бы поставить «маркиза де Сен-Фюрси» в большое затруднение, шепнув Бартесу, что у сыщика нет уже официальных бумаг, которые в давке у подъезда успел вытащить у него из кармана главарь воров, и Бартесу стоило бы тогда только спросить прокурора, на основании каких бумаг его арестуют, и потребовать, чтобы ему показали эти бумаги немедленно; тогда сыщик был бы на глазах у всех посрамлен за невозможность показать то, чего у него больше не было. Но Лао Тсин должен был отказаться от своей мысли, так как увидел в ней нечто опасное для себя и своих друзей: не найдя более с собой своих бумаг и вспомнив, что его порядочно помяли в давке у подъезда, Гроляр мог догадаться, в чем дело, и потребовать обыска у всех гостей, не исключая, конечно, и хозяина. И он решил, что лучше будет все отложить до завтра, когда соберется суд для разбора дела арестованных: тогда потребуют и от «маркиза де Сен-Фюрси» предъявления его официальных полномочий, — и вот тогда он будет торжественно и безвозвратно посрамлен! Его немедленно заподозрят в бесчестной интриге, в предъявлении в первый раз фальшивых бумаг, которые он не смеет теперь вторично показать самому суду, — и ему останется только поскорее со стыдом уехать из Батавии! Наконец, нужно еще удостовериться, все ли необходимые бумаги находятся в похищенном портфеле? Все это надо рассмотреть на досуге, в уединении, и потом бросить в огонь добычу, представленную ему главарем воровской шайки.
Приняв такое решение, Лао Тсин ограничился тем, что шепнул арестованным, когда они проходили мимо:
— Не беспокойтесь, все кончится в нашу пользу.
XII
Генерал-губернатор, потревоженный среди ночи. — Предупредительная пушка и прокурор. — Птицы вылетели из клетки. — «Украли!» — Работа на телеграфной проволоке и что из этого вышло. — Упорные американцы. — «Что-то будет?»
— ЧТО-ТО БУДЕТ ЗАВТРА?! — ВОСКЛИЦАЛ каждый, бывший свидетелем внезапного ареста трех китайцев и американского капитана Фреда Робинсона. Но оказалось, что о завтрашнем дне рано было думать, — ночь готовила еще сюрприз, и даже более громкий, чем только что совершившийся арест четырех названных лиц.
Когда Уолтер Дигби, командир другого американского броненосца, узнал об аресте своего товарища, он пришел в страшную ярость и тотчас же приступил к решительным мерам: заступив на место арестованного командира «Гудзона», он велел приготовить к атаке оба броненосца и сначала отправился к американскому консулу, которого разбудил насильно и повел с собой к генерал-губернатору. Войдя затем и к нему точно так же, несмотря ни на что и не дав ему времени даже одеться порядком, он сказал этому сановнику голосом, полным негодования, и без всяких церемоний и титулов, принятых в подобных случаях:
— Милостивый государь, вы арестовали моего товарища Фреда Робинсона, командира броненосца «Гудзон». Хорошо! Я вам даю четверть часа для освобождения его из-под ареста, — четверть часа, по истечении которых, в случае вашего отказа, вернусь на свое судно, а потом еще четверть часа на размышление вам. Если после этого срока товарищ мой не будет освобожден, — ваша Батавия будет сожжена, и от нее не останется камня на камне!
— Но, капитан, — ответил опешивший генерал-губернатор, — я должен подчиняться требованиям закона…
— Нужда меняет закон! — возразил американский моряк.
— Милостивый государь, — сказал с достоинством голландский сановник, — прошу вас помнить, что вы у меня и что у меня есть средство заставить уважать власть в моем лице.
— Я также не лишен этого средства: я прибыл на берег с экипажем, вооруженным с ног до головы, и одного моего свистка вот в это окно достаточно будет, чтобы две дюжины вооруженных матросов в две минуты овладели вашим дворцом!
И Уолтер Дигби подошел к окну, распахнув его настежь.
— Поступайте, как вам будет угодно, — решил генерал-губернатор, — но я не намерен подчиняться насилию с вашей стороны.
— В таком случае прощайте, господин генерал-губернатор! Четверть часа уже прошло…
С этими словами американец удалился в сопровождении своего консула, сделав на этот раз вежливый реверанс генерал-губернатору, который все еще не мог вполне опомниться от чрезвычайной неожиданности.
Представитель власти ответил так американцу потому, что желал соблюсти свое достоинство, сильно задетое бесцеремонностью и даже грубостью Уолтера Дигби, но на самом деле решил уступить, освободив арестованного командира «Гудзона». Он тотчас же по уходу Дигби послал за генеральным прокурором, которому приказал немедленно освободить из-под ареста Фреда Робинсона и тут же, кстати, сделал ревнителю закона строгое замечание касательно его излишнего усердия в этом деле.
— Ваше превосходительство, — попытался было возразить ему прокурор, — позвольте мне объяснить вам…
— Не время теперь объясняться! — перебил его генерал-губернатор. — Неужели вы хотите, чтобы сожгли Батавию? Ведь для этого довольно каких-нибудь десяти минут! Извольте сию же минуту исполнить мое приказание!
Между тем Уолтер Дигби, вернувшись на свое судно, велел сделать предупредительный выстрел, после которого, в случае неисполнения его требования, должна была начаться бомбардировка города.
Это предупреждение так подействовало на бедного прокурора, что он, потеряв совсем голову, бросился сам в форт Хаутмана — из боязни, чтобы его распоряжение об отмене ареста не поняли как-нибудь иначе.
— Вы свободны! — сказал он, запыхавшись, Фреду Робинсону, то есть Эдмону Бартесу.
— А трое китайцев, моих друзей?
— Освобождение касается только вас, милостивый государь…
— В таком случае я остаюсь под арестом, — объявил твердо Бартес.
— Несчастный! — воскликнул вне себя прокурор. — Вы хотите непременно сжечь наш город своим упрямством!
— Что мне за дело до вашего города! Я уйду отсюда со своими друзьями или останусь здесь с ними!
— Ах, что за упрямцы эти американцы! Это Бог знает что! Ну уходите все отсюда, все четверо, только, ради Создателя, поскорее, иначе одного ядра достаточно будет, чтобы зажечь весь город!
«Ну, не совсем легкое это дело!» — подумал с улыбкой Бартес; но ему стало жаль бедного ревнителя закона, с таким апломбом священнодействовавшего на вечере у Лао Тсина, а теперь имевшего очень угнетенный вид, и он, не медля ни минуты, ушел с китайцами из форта на свое судно. Он знал к тому же, что Уолтер Дигби шутить не любит и способен буквально выполнить свою угрозу, пустив в дело все орудия обоих броненосцев.
И вовремя: оба судна были освещены до высоты мачт, как освещаются только в чрезвычайных случаях, и офицеры стояли уже на своих местах, готовые начать огонь по первому сигналу командира.
Бартес поспешил дать свисток, на который в ту же минуту последовал ответный сигнал с борта «Калифорнии».
