Получилось по-другому. Он слег в нервной горячке и долго находился между жизнью и смертью. Оправившись от болезни, Тирх как будто забыл о невесте.
Внешне он не изменился, был все тем же веселым и любезным юношей из знатной семьи. Но по ночам к его изголовью подкрадывалась тоска, змеей обвивала сердце, высасывала силы. Утром стены спальни казались ему тисками, желающими раздавить его; мраморный потолок — тяжелой плитой, которая вот-вот прихлопнет его, как зазевавшуюся муху. Дрожа и оглядываясь, Тирх через окно выбирался в сад и только там успокаивался, приходил в себя и становился тем молодым господином, которым был до болезни. Изнурительные приступы страха измучили его, и Тирх пристрастился к курению астия. Дурман заглушал тоску, дарил сладостное забвение…
Столкнувшись с Нией у дворцового фонтана, Тирх словно пробудился от бредового сна. Его любовь вспыхнула с удвоенной силой.
— Рада тебя видеть! — искренне сказала девушка.
Чувство вины перед женихом за расстроившуюся брачную церемонию исчезло, и остались только счастливые воспоминания о проведенном вместе детстве.
— Как ты здесь оказалась? Ты больше не жрица Храма Света? — пьянея от радости, спросил Тирх.
— Думаю, теперь это не имеет значения…
Бывший жених приблизился к ней и сделал попытку обнять за плечи, поцеловать. Она, улыбаясь, отклонилась.
— Это не имеет смысла, Тирх…
— Почему, ради Богов? Ния! Не отвергай меня во второй раз! — взмолился он. — Сама судьба благоволит к нам! Я выжил после тяжелой болезни, ты покинула Храм. Разве это не воля провидения?
— Если бы ты знал волю провидения, Тирх, ты бы…
Ния запнулась. Имеет ли она право отнимать у молодого человека надежду? Мир вокруг все еще прекрасен: журчит фонтан, по небу бегут облака, благоухает влажная зелень садов, а над всем этим на вершине холма горят в рассветных лучах крыши Золотого Города.
Земля дышит обманным покоем. Пусть в сей безмятежности уже зародилась угроза, — никто ее не чувствует. Почти никто. Может, так и должно быть? Временный сон Сольгера плавно и незаметно перейдет в сон безвременья…
— Зачем мне жить без тебя, Ния? — простонал Тирх.
— Это продлится недолго, — с ласковой печалью произнесла девушка. — Помнишь, как мы были маленькими и прятались от грозы в зарослях бамбука? Небо взрывалось молниями, с грохотом обрушивало на нас потоки ливня. Казалось, этому не будет конца…
— При каждом раскате грома мы прижимались друг к другу и крепко-крепко закрывали глаза! — радостно подхватил юноша.
— После грозовых туч на небе снова появлялось солнце… Два маленьких испуганных существа выбирались из гущи бамбука и бежали по мокрой дорожке к дому… в привычное тепло…
Ния подумала, что предстоящей грозы им не пережить. К счастью, рано или поздно у них появятся другие небеса, другое солнце и другой дом.
— Мне пора идти, — сказала она.
— Куда?
— Хочу увидеться с Энаром…
Яд выкуренного накануне астия закипел в крови юноши.
— Нет! — вне себя от ярости вскричал он. — Чем он лучше меня, Ния? Я не пущу тебя! Только не к нему. Я… убью тебя!
Он выхватил из-за пояса длинный острый нож и замахнулся…
Ния сделала пару шагов назад и подняла руку, — между нею и молодым человеком прямо в воздухе возник темный сгусток неопределенной формы, который принял форму человеческой тени и навалился на Тирха. Нож выпал, тело юноши обмякло и опустилось на траву. Тень же, исполнив свою задачу, поблекла и растворилась.
— Прости, Тирх, — мягко сказала Ния…
Глава 46
Москва. Наше время
Госпожа Слуцкая сидела за своим рабочим столом и смотрела в окно.
— Ты после больничного какая-то другая стала, — заметила Гущина. — То ли задумчивая, то ли… похудевшая. Не пойму я тебя, Лена! Работу свою ты терпеть не можешь, так почему ничего не ищешь? Сидишь, смотришь в окно, грустишь, как царевна-несмеяна…
— Скажи еще, под лежачий камень вода не течет.
— Умная ты больно, как я погляжу! — отчего-то рассердилась Гущина. — А от ума — одно горе! Это еще Грибоедов написал.
На самом деле Марина Денисовна злилась не столько на Лену, сколько на себя. Ей ведь тоже было в тягость таскаться с другого конца Москвы в надоевший проектный институт, сидеть, согнувшись, над бумагами, отражать атаки начальства в лице Кощея.
— Кощей прямо осатанел, — словно прочитала ее мысли Слуцкая. — Следит за каждым шагом, придирается. Сегодня опять мне выговаривал. Спасу от него нет.
— Ты бы… того… одевалась поскромнее, — посоветовала Гущина. — У меня самой дар речи пропал, когда я тебя вчера в коридоре увидела.
— Вы что, с ума посходили? Куда еще скромнее? Я и так одеваюсь, как монашка, — блузки под горло и юбки ниже колен. А у нас, между прочим, не монастырь!
— Ну уж! — фыркнула Гущина. — Я вчера на семинаре задержалась, в институт заехала после шести, бумаги в сейф положить. Иду по коридору, гляжу, — навстречу мне шагает барышня. Я сослепу-то подумала, она вовсе без юбки. Когда ближе подошла, рассмотрела на ней что-то вроде майки из каких-то полосок, а вместо юбки — шортики коротенькие, едва грех прикрывают. Это ж надо так вырядиться!
— При чем тут я? Мало ли какие девицы после работы по коридорам шастают?
— Так это же ты была! — выпалила Гущина. — Прошла мимо, шею вытянула, как гусыня, даже не поздоровалась. Ох, Ленка, если бы я с утра на семинар не уехала, я бы тебя сама выгнала домой переодеваться.
— Меня в половине шестого уже не было… — попробовала оправдаться Слуцкая, но замолкла под негодующим взглядом начальницы.
— Это ты Кощею будешь сказки рассказывать! А меня дурачить нечего. Вырядилась, как… — Гущина запнулась, затрудняясь подобрать подходящее слово. — Имей же совесть признаться. Я ведь тебе не враг.
Лена насупилась, отвернулась от Гущиной к окну. Через пыльное стекло было видно, как на хоздворе полосатая кошка сидит в засаде, надеясь поймать голубя. Глупая, ничего-то у нее не выйдет! Голубь устроился на краю мусорного ящика и не собирался спускаться вниз.
Вдруг из проходной арки вынырнул человек, показавшийся Лене знакомым. Она привстала, стараясь его разглядеть.
Неужели Казаков? Что он здесь делает? У нее вдруг закружилась голова, в ушах зашумело, раздался скрежет резины по асфальту… Лена почувствовала, как ее тело с размаху падает под колеса автомобиля, а сзади, в толпе, мелькает перекошенное лицо Вадима…
Потом на нее брызнули холодной водой, и она увидела над собой склоненную Клеопатру… Золотая корона на волосах, хищные, густо подведенные глаза прищурены… «Приручаешь смерть? — усмехнулась царица. — Быстро ты усвоила мои уроки…» Фигура «нильской сирены» изогнулась и померкла… Вместо нее на Лену смотрела, хлопая ресницами, испуганная Гущина.
