– А сегодня ночью. Ты в это время с Родичевой ночевал…
– Кто звонил, мужчина, женщина?
– Непонятно. Голос нарочно был искажен, чтобы мы не поняли, мужчина это или женщина. Но, скорее всего, женщина.
– Хорошо, если Агния.
– Что здесь хорошего?
– Значит, не зачистили еще…
– Думаешь, могут зачистить? – хмуро спросил Штохин.
– Ну, Родичева говорила… Да и Горбатова зачистили. Родичеву же опять пытались убить. И еще Никольскую зачистили…
– Это если верить Родичевой.
– Ну да, верить ей нельзя. Но я бы поверил. И принял к сведению.
– То, что Никольская могла убить своего мужа, совершенно не оправдывает Родичеву.
Невзлюбил Штохин Киру, и Артем догадывался почему. Не смог он расколоть ее на признание, со всех углов на нее заходил, но все мимо. Потому и злился.
И с Дашей Соловаровой ничего не получается. Есть подозрение, что она работала по заказным убийствам, но доказательств никаких. Даже привлечь ее не за что. Почти не за что. Папиросу с травкой у нее на квартире нашли. «Косячок» случайно за диван завалился, Даша про него даже забыла, и только обыск заставил ее вспомнить о давней потере.
Обыск проводили и в доме у родителей Костюшиной, но там нашли только тайник – небольшой забетонированный погреб в подвале. Отчим сказал, что хранил здесь картофель, но если так, то здесь должен был найтись хотя бы один росток с корнеплода, да только опера не нашли ничего такого. К тому же схрон был тщательно замаскирован, и если бы не богатый опыт сыскарей, его бы не отыскали. Возможно, здесь хранили оружие, но Штохин не стал делиться своими соображениями с хозяином дома. Он извинился перед ним и увел своих оперов, а дом взял под тайное наблюдение. И самого Валерьянова взяли в разработку, чтобы выяснить его прошлое и настоящее. И Даша Соловарова тоже разрабатывается. Она задержана, дает показания… Вернее, не дает. Не знает она ничего и помочь ничем не может. Только никто ей не верит…
Валерьяновым и Соловаровой занимается Штохин со своими людьми, Артему ловить там нечего. Но ведь ему тоже нужно найти Агнию. И, кажется, у него появилась зацепка…
– А кто ее оправдывает?
– Ну, может, у тебя там какие-то личные соображения появились. – Штохин покрутил растопыренными пальцами на уровне своего уха.
Действительно, у Артема появились соображения. И вовсе не личные. Он даже собирался поделиться ими, но Штохин снова повел себя неправильно. Так что пусть пеняет на себя, если Артема ждет успех. Что вряд ли…
– Нет у меня никаких личных соображений. И сказать нечего. О чем я говорил с Родичевой, вы знаете, письменный отчет я подготовлю завтра…
– Отчет нас мало интересует, – глянув на Касьянова, покачал головой Штохин. – Нас интересуют твои соображения.
– Ну, какие у меня могут быть соображения?
– Вот и я думаю, что никаких…
– Я могу идти?
Штохин небрежно махнул рукой, дескать, свободен. Он не был здесь начальником, и не ему решать, отпускать майора Козырева или нет, поэтому Касьянов предосудительно глянул на него, но ничего не сказал. И Артема задерживать не стал…
Мой дом – моя крепость. Глеб Никольский смело мог так сказать. А может, и не смело… Трусоватый он парень, страшно ему, потому и отгородился он от внешнего мира. Заперся в своем доме и сидит, как мышь в норе. Охрана его дошла до того, что попыталась отобрать у Артема оружие. Но как он мог отдать свой пистолет, если сегодня заново его обрел? Он позволил себе расстаться только с основной и запасной обоймой. И сделал это лишь потому, что Никольский имел право выставить его за дверь.
– А-а, майор Козырев! – враждебно сощурился Глеб.
Он сидел в своем кабинете за огромным компьютерным монитором, на экране которого мерцала карта Европейского континента. В какую-то стратегию играет, возможно, в роли властителя всего мира. Вряд ли его пугают компьютерные сражения, и не для того на столе стояла большая хрустальная бутылка с коньяком, чтобы набраться виртуальной храбрости. Он реальности боится и в бутылке ищет смелость перед ней. А может, Киру свою оплакивает.
– Или уже подполковник?
– С чего бы это?
– Ну, Киру мою ты же обыграл! А ведь я тебя привлечь могу!
– Знаю.
– Просить прощения пришел?
– У кого? Я перед тобой не виноват.
– А перед Кирой?
– Есть немного.
– Немного? Немного у вас там было, да? – озлобленно спросил Никольский.
– Что, немного?
– Ну, на квартире… Чем вы там занимались?
– Ты пьян.
Артем убрал со стола бутылку, поставил ее на шкаф.
– Я не пьян! Я страдаю! – Никольский повел рукой так, будто собирался ударить себя в грудь кулаком.
– А может, ты хочешь страдать? Из-за того, что Кира изменила тебе со мной?
– А она мне изменила?
– Нет. И быть ничего не могло. Во-первых, она тебя любит. А во-вторых, у тебя больные фантазии. А может, ты просто хочешь, чтобы Кира изменила тебе? А что, повод откреститься от нее…
– Повод?! Да у меня таких поводов знаешь сколько… А если бы меня убили? Ведь это из-за нее в меня стреляли!
– Если у тебя есть поводы, то это не ко мне. Ты не со мной объясняйся, ты с Кирой объясняйся. А к тебе… А к вам, Глеб Евгеньевич, у меня совсем другой вопрос. Как вы думаете, ваш отец умер своей смертью?
– Хотите сказать, что это Кира? – вскинулся Глеб.
– Да нет, Кира здесь точно ни при чем.
– Марго?
– Вот видите, есть у вас подозрения…
– Это всего лишь подозрения.
– Есть подозрения, что вашего отца заказала Марго.
– Заказала?
– Да, есть такие яды, которые действуют медленно, постепенно разрушая сердечно-сосудистую систему. Эти яды нужно давать регулярно, подмешивать их в пищу, в напитки… Как думаете, Марго могла этим заниматься?
Никольский сильно наморщил нос, но думал он, в общем-то, недолго.
– Могла… Думаю, что могла…
Артем тоже так думал, но все-таки теплилась в нем надежда, что Марго не сама подмешивала яд. Ведь Кира говорила, что Марго заказала мужа, значит, убивала она его чужими руками. Возможно, она заказала только яд, получила его и дальше действовала сама. А может, это делал кто-то другой. Ведь опасно самой изо дня в день добавлять яд в пищу и напитки: можно и засветиться. А вот если это будет горничная, которая подает кофе, или кухарка, которая готовит еду. Но кухарка готовит на весь дом, а умер только Евгений Александрович.
– А может, у нее сообщница была?
