— Благословите меня, — настойчиво сказал
Сантьяго. — Вы мне помогли.
Старик не произнося ни слова продолжал
заваривать чай. Наконец он обернулся к Сантьяго:
— Я горжусь тобой. Ты вдохнул жизнь в мою
лавку. Но знай: я не пойду в Мекку. Знай и то, что ты не купишь себе овец.
— Кто это вам сказал? — в удивлении спросил
юноша.
— Мактуб, — только и ответил старый Продавец
Хрусталя.
И благословил его.
А Сантьяго пошел к себе в комнату и собрал все
свои пожитки — получилось три мешка. Уже в дверях он вдруг заметил в углу свою
старую пастушью котомку, которая давно не попадалась ему на глаза, так что он и
забыл про нее. В ней лежали его куртка и книга. Он вытащил куртку, решив
подарить ее какому-нибудь мальчишке на улице, и тут по полу покатились два
камня — Урим и Тумим.
Тут юноша вспомнил про старого царя и сам
удивился — он столько времени не думал про него. Целый год работал он без
передышки с единственной целью — скопить денег, чтобы не возвращаться в Испанию
несолоно хлебавши.
«Никогда не отказывайся от своей мечты, —
говорил ему Мелхиседек. — Следуй знакам».
Юноша подобрал камни с пола, и тут его снова
охватило странное ощущение, будто старик где-то рядом. Он целый год провел в
тяжких трудах, а теперь знаки указывали, что настало время уходить.
«Я снова стану точно таким же, каким был
раньше, — подумал он, — а овцы не научат меня говорить по-арабски».
Овцы, однако, научили его кое-чему поважнее:
тому, что есть на свете язык, понятный всем. И весь этот год, стараясь, чтобы
торговля процветала, Сантьяго говорил на нем. Это был язык воодушевления, язык
вещей, делаемых с любовью и охотой, во имя того, во что веришь или чего
желаешь. Танжер перестал быть для него чужбиной, и юноша сознавал: весь мир
может покориться ему, как покорился этот город.
«Когда чего-нибудь сильно захочешь, вся
Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твое сбылось», — так говорил
старый Мелхиседек.
Однако ни о разбойниках, ни о бескрайних
пустынях, ни о людях, которые хоть и мечтают, но не желают эти свои мечты
осуществлять, старик и словом не обмолвился. Он не говорил ему, что пирамиды —
это всего лишь груда камней и каждый, когда ему вздумается, может у себя в саду
нагромоздить такую. Он позабыл ему сказать, что, когда у него заведутся деньги
на покупку овец, он должен будет этих овец купить.
Сантьяго взял свою котомку и присоединил ее к
остальным вещам. Спустился по лестнице. Хозяин обслуживал чету иностранцев, а
еще двое покупателей расхаживали по лавке, попивая чай из хрустальных стаканов.
Для раннего часа посетителей было много. Только сейчас Сантьяго вдруг заметил,
что волосы хозяина напоминают волосы Мелхиседека. Ему вспомнилось, как улыбался
кондитер, когда ему в первый день в Танжере некуда было идти и нечего есть, — и
эта улыбка тоже напомнила ему старого царя.
«Словно он прошел тут и оставил на всем следы
своего присутствия, — подумал он. — Словно все эти люди в какую-то минуту своей
жизни уже встречались с ним. Но ведь он так и говорил мне, что всегда является
тому, кто идет Своей Стезей».
* * *
Он ушел не прощаясь — не хотел плакать при
чужих. Но он понимал, что будет тосковать по всему этому, по всем тем
прекрасным вещам, которым научился здесь. Он обрел уверенность в себе и желание
покорить мир.
«Ведь я опять иду в знакомые места пасти
овец», — подумал он, но почему-то решение ему разонравилось. Целый год он
работал, чтобы осуществить свою мечту, а она вдруг стала с каждой минутой
терять свою привлекательность. Может быть, это и не мечта вовсе?
«Да может быть, мне стать таким, как Продавец
Хрусталя? Всю жизнь мечтать о Мекке, но так туда и не собраться?» — думал он,
но камни, которые он держал в руках, словно передали ему силу и решимость
старого царя. По странному совпадению — или это и был знак? — он вошел в ту
самую харчевню, что и в свой первый день в Танжере. Конечно, того жулика там не
было. Хозяин принес ему чашку чаю.
«Я всегда успею вернуться в пастухи, — думал
Сантьяго. — Я научился пасти и стричь овец и уже никогда не забуду, как это делается.
Но мне может не представиться другой возможности попасть к египетским
пирамидам. Старик носил золотой нагрудник и знал всю мою историю. Это
всамделишный царь, и к тому же мудрец».
Только два часа пути отделяли его от равнин
Андалусии, а между ним и пирамидами лежала бескрайняя пустыня. Но он понял, что
можно взглянуть на это и по-другому: путь к сокровищу стал на два часа короче,
хоть он сам при этом и потерял целый год.
«Почему я хочу вернуться к своим овцам — мне
известно. Потому что я знаю их, потому что люблю их и потому что с ними хлопот
немного. А вот можно ли любить пустыню? Но ведь именно пустыня скрывает мое
сокровище. Не сумею найти его — вернусь домой. Так уж случилось, что у меня
сейчас есть и деньги, и время — так отчего бы не попробовать?»
В эту минуту он почувствовал огромную радость.
Путь в пастухи ему всегда открыт. И всегда можно сделаться торговцем хрусталем.
Конечно, в мире скрыто много иных сокровищ, но ведь именно ему, а не
кому-нибудь другому дважды приснился один и тот же сон и встретился старый
царь.
Он вышел из харчевни довольный собой. Он
вспомнил, что один из поставщиков товара привозил хрусталь его хозяину с
караванами, пересекавшими пустыню. Сантьяго сжимал в руках Урим и Тумим —
благодаря этим камням он снова решил идти к своему сокровищу.
«Я всегда рядом с тем, кто идет Своей Стезей»,
— вспомнились ему слова Мелхиседека.
Проще простого: пойти на торговый склад да и
спросить, правда ли, что пирамиды так далеко, как говорят.
* * *
Помещение, где сидел англичанин, больше
напоминало хлев, и пахло там потом, пылью, скотиной. «Стоило десять лет
учиться, чтобы оказаться в такой дыре», — думал он, рассеянно перелистывая
химический журнал.
