* * *
Уже совсем рассвело, и Сантьяго погнал отару в
ту сторону, откуда вставало солнце. «Хорошо овцам, — думал он, — ничего не
нужно решать. Может быть, поэтому они и жмутся ко мне». И вообще ничего не
нужно — были бы вода и корм. И покуда он знает лучшие в Андалузии пастбища,
овцы будут его лучшими друзьями. Пусть дни неотличимы друг от друга, пусть
время от восхода до заката тянется бесконечно, пусть за всю свою короткую жизнь
они не прочли ни единой книги и не понимают языка, на котором люди в городках и
селах пересказывают друг другу новости — они будут счастливы, покуда им хватает
воды и травы. А за это они щедро отдают человеку свою шерсть, свое общество и —
время от времени — свое мясо.
«Стань я сегодня диким зверем и начни убивать
их одну за другой, они поняли бы что к чему лишь после того, как я перебил бы
большую часть отары, — думал Сантьяго. — Они больше доверяют мне, чем
собственным своим инстинктам. И только по той причине, что я веду их туда, где
они найдут корм и воду».
Он сам удивился тому, какие мысли лезут ему
сегодня в голову. Может, это оттого, что церковь, где в ризнице вырос сикомор и
где он провел ночь, была проклята? Сначала ему приснился сон, который он уже
видел однажды, а теперь вот поднялась злоба на верных спутниц. Он глотнул вина,
оставшегося от ужина, плотнее запахнул куртку. Он знал, что всего через
несколько часов, когда солнце окажется в зените, начнется такая жара, что ему
не под силу станет гнать овец через пустошь. В этот час вся Испания спит. Зной
спадет лишь под вечер, а до этого ему предстоит таскать на плечах тяжелую
куртку. И, как всегда, когда он собирался посетовать на это, ему вспомнилось,
что именно она каждое утро спасает его от стужи.
«Надо быть готовым к сюрпризам погоды», —
подумал Сантьяго, испытывая благодарность к своей куртке.
Итак, куртка имела смысл и цель, как и ее
обладатель, обошедший за два года странствий по плоскогорьям и равнинам
Андалусии все города этой области. Целью Сантьяго были путешествия. Сантьяго
собирался на этот раз объяснить дочке суконщика, каким это образом простой
пастух знает грамоте. Дело было в том, что до шестнадцати лет он учился в
семинарии. Родители хотели, чтобы он стал священником. Простые крестьяне,
работавшие за харчи, хотели гордиться своим сыном. Сантьяго изучал латынь,
испанский язык и богословие. Однако с детства обуревавшая его тяга к познанию
мира пересилила стремление познать Бога или изучить грехи человеческие. И
однажды, навещая родителей, он набрался храбрости и сказал, что священником
быть не хочет. Он хочет путешествовать.
* * *
— Сын мой, — сказал ему на это отец, — через
эту деревню проходили люди со всего света. Они искали чего-нибудь нового, но
сами оставались прежними. Они доходят до замка на холме и понимают, что прошлое
лучше настоящего. У них могут быть белокурые волосы или черная кожа, но они
ничем не отличаются от наших с тобой односельчан.
— Однако я-то не знаю, какие замки в тех
краях, откуда они родом, — ответил Сантьяго.
— И люди эти, когда приглядятся к нашим полям,
к нашим женщинам, говорят, что хотели бы остаться здесь навсегда, — продолжал
отец.
— А я хочу повидать другие земли, посмотреть
на других женщин. Ведь эти люди никогда не остаются у нас.
— Для путешествий нужны большие деньги. А из
нашего брата на одном месте не сидят только пастухи.
— Что ж, тогда я пойду в пастухи, — сказал
Сантьяго.
Отец ничего не ответил, а наутро дал ему
кошелек с тремя старинными золотыми:
— В поле однажды нашел. Считай, с неба упали.
Купи себе отару овец и ступай бродить по свету, пока не поймешь, что наш замок
самый главный, а краше наших женщин нет нигде.
И когда он благословлял сына, тот по глазам
его понял, что отцу, несмотря на годы, самому хочется отправиться в странствие,
— хочется, как ни старался он заглушить эту тягу, утешаясь благами оседлой
жизни: едой, питьем и крышей над головой.
* * *
Небо на горизонте уже наливалось багрянцем, а
потом взошло солнце. Сантьяго вспомнил разговор с отцом и развеселился: он уже
повидал множество замков и множество красавиц, ни одна из них, впрочем, не
могла сравниться с той, которую он встретит через два дня. У него имеются —
куртка, книга, которую всегда можно обменять на другую, отара овец. Однако
самое главное — то, что исполняется самая его заветная мечта: он путешествует.
А когда ему наскучат поля Андалусии, всегда можно продать овец и стать моряком.
К тому времени, когда ему надоест плавать, он узнает другие города, других
женщин, другие способы быть счастливым.
«Я не знаю, как ищут Бога в семинарии», —
подумал он, глядя на восходящее светило. Сантьяго всегда старался отыскивать
новый путь. И в этой церкви ему еще ни разу не случалось ночевать, хотя в
здешних краях бывал он часто. Мир огромен и неисчерпаем: пусть овцы ведут его —
обязательно выведут к чему-нибудь интересному. «Все дело в том, что сами-то они
не понимают, что каждый день пролагают новые пути, что меняются пастбища и
времена года, — они заняты только едой да питьем».
«Может быть, и мы такие же, — думал пастух. —
Ведь я и сам ни разу не подумал о других женщинах с тех пор, как познакомился с
дочкой суконщика». Он взглянул на небо, прикинул — выходило, что он еще до
обеда будет в Тарифе. Там обменяет свою книгу на другую, потолще, наполнит
фляжку вином, побреется и острижется. Надо подготовиться к встрече с дочкой
суконщика. А о том, что какой-нибудь другой пастух опередит его и попросит ее
руки, он старался не думать.
«Жизнь тем и интересна, что позволяет сны
сделать явью», — думал Сантьяго, поглядывая на нeбo и прибавляя шагу. Он
вспомнил, что в Тарифе живет старуха, которая умеет толковать сны. Пусть-ка
расскажет, что значит сон, уже во второй раз приснившийся ему.
* * *
Старуха провела гостя в заднюю комнату,
отделенную от столовой занавесом из разноцветных пластмассовых шнуров. В
комнате стояли стол и два стула, а на стене висело изображение Сердца Христова.
Хозяйка села сама, усадила Сантьяго, потом
взяла его за обе руки и вполголоса прочитала молитву.
Похоже, что молитва была цыганская. Пастуху
часто встречались цыгане — они, хоть овец и не пасли, тоже бродили по свету. А
люди говорили, что живут они обманом, что продали душу дьяволу, что воруют
детей, и те потом становятся в их таборах невольниками. Сантьяго сам в детстве
до смерти боялся, что его украдут цыгане, и теперь, когда старуха взяла его за
руки, страх этот воскрес.
«Но ведь здесь — святое Сердце Иисусово», —
подумал он, стараясь успокоиться и унять дрожь. Ему не хотелось, чтобы старуха
заметила, что ему страшно. Он прочитал про себя «Отче наш».
