— Как интересно, — сказала старуха, не сводя
глаз с линий его руки, и вновь замолчала.
Юноша забеспокоился еще сильней. Руки
затряслись еще больше, и он поспешно отдернул их.
— Я не за тем пришел, чтобы ты мне гадала по
руке, — сказал он, жалея, что вообще переступил порог этого дома: не лучше ли
будет заплатить, сколько скажут, да идти восвояси. Слишком большое значение
придал он своему сну.
— Знаю. Ты пришел, чтобы я растолковала тебе
твой сон, — ответила цыганка. — Сны — это язык, на котором говорит с нами
Господь. Когда это один из языков мира, я могу перевести с него. Но если
Господь обращается к тебе на языке твоей души, он будет внятен тебе одному.
Однако деньги за совет я с тебя все равно возьму.
«Вот те на», — подумал юноша, но все же решил
рискнуть. Пастух всегда рискует: то волки нападут на его стадо, то засуха
случится. Риск и составляет очарование его жизни.
— Мне дважды снился один и тот же сон, —
сказал он. — Снилось, будто я пасу своих овец на лугу, и тут появляется
ребенок, хочет с ними поиграть. Я не люблю, когда люди подходят к моим овцам —
они чужих боятся. Только детей они к себе подпускают без боязни — уж не знаю
почему. Не понимаю, как это овцы определяют возраст.
— Рассказывай дальше, — перебила старуха. — У
меня вон котелок на огне. Денег у тебя немного, а время мое стоит дорого.
— Ребенок играл да играл с овцами, —
продолжал, немного смутясь, Сантьяго, — а потом вдруг подхватил меня на руки и
перенес к египетским пирамидам. — Он помедлил, засомневавшись, знает ли
цыганка, что это такое, но она молчала. — К египетским пирамидам, — повторил он
медленно и раздельно, — и там сказал мне так: «Если снова попадешь сюда,
отыщешь спрятанный клад». И только захотел он указать мне, где же это сокровище
лежит, как я проснулся. И так — два раза.
Старуха долго молчала, потом снова взяла
Сантьяго за обе руки и внимательно вгляделась в ладони.
— Сейчас я с тебя ничего не возьму, — молвила
она наконец. — Но если найдешь сокровище, десятая часть — моя.
Юноша рассмеялся от радости — приснившиеся
сокровища сохранят ему его жалкие гроши. Старуха, верно, и в самом деле
цыганка: цыгане, говорят, сущие ослы.
— Растолкуй мне мой сон, — попросил он.
— Прежде поклянись. Поклянись, что отдашь мне
десятую часть сокровищ, тогда расскажу.
Сантьяго поклялся. Но старуха потребовала,
чтобы он повторил клятву, обратясь лицом к образу Святого Сердца Иисусова.
— Этот сон на Всеобщем Языке, — сказала она. —
Я попытаюсь его растолковать, хоть это и очень трудно. Вот за труды я и прошу у
тебя десятую часть клада. Слушай же: ты должен идти к египетским пирамидам. Я
сама и не слыхала про такое, но раз ребенок показал тебе их, значит, они
существуют на самом деле. Отправляйся туда: там ты найдешь клад и разбогатеешь.
Сантьяго сначала удивился, а потом его взяла
досада. Ради такой чепухи и не стоило разыскивать старуху. Хорошо хоть, что она
не взяла с него денег.
— Только время потерял, — сказал он.
— Я ведь предупредила: сон твой трудно
разгадать. Чем необыкновенней вещь, тем она проще с виду, и только мудрецу под
силу понять ее смысл. Моей мудрости тут не хватает — вот и пришлось выучиться
другим искусствам — гадать, например, по руке.
— А как же я попаду в Египет?
— Это уж не моя печаль. Я умею только
толковать сны, а не воплощать их в действительность. А иначе стала бы я жить
тем, что дают мне дочки?!
— А если не дойду до Египта?
— Не дойдешь — останусь без платы за гаданье.
Не в первый раз. А теперь ступай, я и так потеряла с тобой слишком много
времени.
* * *
Сантьяго вышел от цыганки в сильном
разочаровании и решил, что никогда больше снам верить не будет. Тут он
вспомнил, что пора и делами заняться: отправился в лавку, купил кое-какой еды,
обменял свою книгу на другую, потолще, и уселся на площади на скамейку
попробовать нового вина. День был жаркий, и вино волшебным образом охладило
Сантьяго. Овец своих он оставил на окраине городка, в хлеву у своего нового
друга. У Сантьяго по всей округе были друзья — он потому и любил странствовать.
Заводишь нового друга — и вовсе необязательно видеться с ним ежедневно. Когда
вокруг тебя одни и те же люди — как это было в семинарии, — то вроде бы само
собой получается, что они входят в твою жизнь. А войдя в твою жизнь, они через
некоторое время желают ее изменить. А если ты не становишься таким, каким они
хотят тебя видеть, обижаются. Каждый ведь совершенно точно знает, как именно
надо жить на свете.
Только свою собственную жизнь никто почему-то
наладить не может. Это вроде как та старуха цыганка, что толковать сны умела, а
вот сделать их явью — нет.
Сантьяго решил подождать, пока солнце
спустится пониже, и тогда уж гнать овец на выпас. Через три дня он встретится с
дочкой суконщика.
А пока он взялся за новую книжку, которую
выменял у местного священника. Книга была толстая, и на первой же странице
описывались чьи-то похороны, и вдобавок имена у героев были такие, что язык
сломаешь. «Если я когда-нибудь сочиню книгу, — подумал юноша, — у меня на
каждой странице будет новый герой, чтобы читателям не надо было запоминать,
кого как зовут».
Только углубился он в чтение и увлекся
описанием того, как покойника зарывали в снег — Сантьяго самого озноб пробрал,
хоть солнце и жгло нещадно, — как подсел к нему неизвестный старик и затеял
разговор.
— Что это они там делают? — осведомился он,
указывая на людей на площади.
— Работают, — сухо отвечал юноша, делая вид,
что погружен в чтение.
На самом же деле он думал о том, как острижет
четырех овечек перед дочкой суконщика, и она увидит, на что он способен.
Сантьяго часто рисовал себе эту сцену и каждый раз мысленно объяснял изумленной
девице, что овец надлежит стричь от хвоста к голове. Еще он перебирал в памяти
разные занятные истории, которыми развлечет ее во время стрижки. Истории эти он
вычитал в книгах, но собирался сказать, что они происходили с ним на самом
деле. Во лжи его она не уличит никогда, потому что читать не умеет.
Старик однако оказался настырным. Он сказал,
что утомился и хочет пить, и попросил глоток вина. Сантьяго, надеясь
отделаться, протянул ему свою фляжку.
