Не тут-то было — старик желал беседовать.
Теперь он спрашивал, что за книгу читает юноша. Сантьяго уже думал поступить
неучтиво и просто пересесть на другую скамейку, но отец всегда учил его быть
вежливым со старшими. Он молча протянул книгу соседу и сделал так по двум
причинам. Во-первых, он сам не знал, как правильно произносится ее название. А
во-вторых, если старик неграмотный, он сам отсядет от него, чтобы не
чувствовать себя униженным.
— Гм… — сказал старик, оглядев ее со всех
сторон, словно в первый раз видел книгу. — Хорошая книга, о важных вещах,
только уж больно скучная.
Сантьяго удивился: старик, оказывается, не
только умел читать, но даже и эту книгу прочел. Что ж, если она и вправду
скучная, он еще успеет обменять ее на другую.
— Она о том, о чем написаны почти все книги, —
продолжал старик. — О том, что человек не в силах сам выбрать свою судьбу. Она
старается, чтобы все поверили в величайшую на свете ложь.
* * *
— А что это за величайшая на свете ложь? —
удивился Сантьяго.
— Звучит она так: в какой-то миг нашего бытия
мы теряем контроль над своей жизнью, и ею начинает управлять судьба. Ничего
более лживого нет.
— Со мной все было не так, — сказал Сантьяго.
— Меня хотели сделать священником, а я ушел в пастухи.
— Так оно лучше, — согласился старик. — Ты
ведь любишь странствовать.
«Он будто прочел мои мысли», — подумал юноша.
А старик тем временем листал толстую книгу и
вроде бы даже не собирался возвращать ее. Только сейчас Сантьяго заметил, что
он одет в арабский бурнус — впрочем, ничего особенного в этом не было: Тарифу
от африканского побережья отделял лишь узкий пролив, который можно было
пересечь за несколько часов. Арабы часто появлялись в городке — что-то покупали
и несколько раз в день творили свои странные молитвы.
— Вы откуда будете? — спросил он старика.
— Отовсюду.
— Так не бывает, — возразил юноша. — Никто не
может быть отовсюду. Я вот, например, пастух, брожу по всему свету, но родом-то
я из одного места, из городка, рядом с которым стоит старинный замок. Там я
родился.
— Ну, в таком случае я родился в Салиме.
Сантьяго не знал, где это — Салим, но спрашивать
не стал, чтобы не позориться, обнаруживая свое невежество. Он уставился на
площадь, по которой с озабоченным видом сновали прохожие.
— Ну, и как там, в Салиме?
— Как всегда, так и сейчас.
Ухватиться было не за что. Ясно было только,
что город этот не в Андалусии, иначе он бы его знал.
— А чем вы там занимаетесь?
— Чем занимаюсь? — старик раскатисто
расхохотался. — Я им правлю. Я — царь Салима.
«Какую чушь иногда несут люди, — подумал
юноша. — Право, лучше уж общаться с бессловесными овцами, которым бы только
есть да пить. Или книги читать — они рассказывают невероятные истории и именно
тогда, когда хочется слушать. А вот с людьми хуже: они брякнут что-нибудь, а ты
сидишь, не зная, что на это сказать, как продолжить разговор».
— Зовут меня Мелхиседек, — промолвил старик. —
Сколько у тебя овец?
— Достаточно, — ответил Сантьяго: старик хотел
знать слишком много о его жизни.
— Ах, вот как? Я не могу помочь тебе, раз ты
считаешь, что овец у тебя достаточно.
Юноша рассердился всерьез. Он не просил о
помощи. Это старик попросил сначала вина, потом книгу, а потом — разговора.
— Книжку верните, — сказал он. — Мне пора
трогаться в путь.
— Дашь мне десятую часть своей отары — научу,
как тебе добраться до сокровищ.
* * *
Сантьяго снова припомнил свой сон, и все ему
вдруг стало ясно. Старуха цыганка ничего с него не взяла, а старик — может, это
ее муж? — выманит у него в обмен на фальшивые сведения гораздо больше денег.
Наверно, он тоже цыган.
Но прежде чем Сантьяго успел произнести хоть
слово, старик подобрал веточку и принялся что-то чертить на песке. Когда он
наклонился, у него на груди что-то ослепительно заблестело. Однако не по годам
проворным движением он запахнул свое одеяние, и блеск погас. Юноша смог тогда
разобрать, что написано на песке.
На песке, покрывавшем главную площадь
маленького городка, он прочел имена отца и матери и историю всей своей жизни
вплоть до этой самой минуты — прочел свои детские игры и холодные семинарские
ночи. Он прочел имя дочки лавочника, которого не знал. Он прочел то, чего
никогда никому не рассказывал: как однажды взял без спросу отцовское ружье,
чтобы поохотиться на оленей, как в первый и единственный раз в жизни переспал с
женщиной.
* * *
«Я — царь Салима», — вспомнилось ему.
— Почему царь разговаривает с пастухом? —
смущенно и изумленно спросил Сантьяго.
— Причин тому несколько, но самая главная та,
что ты способен следовать Своей Стезей.
Что это за стезя, юноша не знал.
— Это то, что тебе всегда хотелось сделать.
Каждый человек, вступая в пору юности, знает, какова его Стезя. В эти годы все
ясно, все возможно, все под силу, и люди не боятся мечтать о том, что бы они
хотели сделать в жизни. Но потом проходит время, и какие-то таинственные силы, вмешиваясь,
стараются доказать, что следовать Своей Стезей невозможно.
Сантьяго не очень-то тронули слова старика, но
«таинственной силой» он заинтересовался — дочка лавочника разинет рот, когда
услышит про такое.
— Силы эти лишь на первый взгляд кажутся
пагубными, а на деле они учат тебя, как найти Свою Стезю. Они укрепляют твой
дух и закаляют волю, ибо в мире нашем есть одна великая истина: кем бы ты ни
был, чего бы ни хотел, но если чего-нибудь сильно хочешь, то непременно
получишь, ибо это желание родилось в душе Вселенной. Это твое предназначение на
Земле.
— Даже если я хочу всего-навсего бродить по
свету или жениться на дочке лавочника?
— Или отыскать клад. Душа Мира питается
счастьем человеческим. Счастьем, но также и горем, завистью, ревностью. У
человека одна-единственная обязанность: пройти до конца Своей Стезей. В ней —
все. И помни, что когда ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет
способствовать тому, чтобы желание твое сбылось.
* * *
Некоторое время они молча глядели на площадь и
на прохожих. Первым нарушил молчание старик:
