– А вы не помните случайно ту историю десятилетней давности, со сканером? – спросил фейс, словно подслушав его мысли.
– Да меня ж здесь не было тогда, – ответил Пряхин. – Я только полтора года как. А кто смотрел участок, не знаю…
Да, скорее всего, вообще никто не смотрел. В девяностых – начале нулевых на тысячу километров линии ПС нередко был всего один обходчик.
Остановились у люка № 5.
Пломба на месте. Замок работает. Фейсы на этот раз спускаться не стали, заглянули внутрь, фонариком туда-сюда поводили. И дальше поехали.
– Так что все-таки за история была такая? – обернулся к Пряхину второй фейс. – Со сканером?
– Да ничего интересного, – буркнул Пряхин. – Так, бытовуха обычная, считай…
– И все-таки? – настаивал фейс.
Пряхин вздохнул.
– Из Колпаково тут двое отметились, короче. Алкаши местные. Взломали шестой люк, хотели кабель оттуда вырезать. Как цветной металлолом, значит…
– Срезали замок? – уточнил фейс.
– Может, и срезали, – пожал плечами Пряхин.
– Не было там никакого замка, – сказал первый фейс, который за рулем. – Так что и срезать было нечего.
– Может, и не было, – с обидой сказал Пряхин. – Видно, вы лучше знаете… Тогда сами друг другу и рассказывайте.
– Не обращайте внимания, – вежливо сказал второй. – И что было дальше?
– Залезли они в колодец, значит, – продолжил Пряхин, – а на одном из кабелей висит штука непонятная. Большая, тяжеленная. Вот они сняли ее и в скупку отвезли. Кажется, за сто пятьдесят рублей сдали. А в тот же день в ту же скупку ОБЭП нагрянул. Металлолом изъяли. И кто-то там внимание на эту елдовину обратил – показалось, на бомбу похоже. Вызвали ваших, из ФСБ… Ну, а те покрутили, разобрали елдовину на части, и оказалось, что это какой-то суперсовременный сканер-передатчик. Передавал данные прямо на американский спутник…
Пряхин сделал паузу и бодро резюмировал:
– Но это, как говорится, дела давно минувших дней. Сейчас все по-другому. Все под контролем. И замок на каждом люке. И оператор есть, и надзор соответствующий. Да вы и сами видите же…
– А оператор еще и литературу любит, – сказал тот, что за рулем, своему коллеге.
Зачем сказал, непонятно. Сам бы попробовал отсидеть вахту в этой каморке, умник!
Следующим был тот самый люк. Номер шесть.
Машина остановилась. Ржаное поле до горизонта. Колпаково в двух километрах. Точнее, Колпаково-1 – сама деревня, пьющая, гулящая и умирающая, и чуть дальше – Колпаково-2, недавно отстроенный коттеджный поселок, где живут вполне себе обеспеченные люди. Которым жители Колпаково-1, правда, иногда создают проблемы разного рода. То обворуют, то забор обоссут…
Пряхин подождал, когда фейсы проверят пломбу. Склонился над люком, покрутил ключом, отпер замок.
На этот раз более вежливый и худой фейс спустился в колодец. Пряхину было видно сверху, как он осматривает кабеля и крепления.
– Спуститесь сюда, пожалуйста, – неожиданно послышалось снизу.
– А что такое?
– Спуститесь, спуститесь. Не бойтесь.
Кряхтя, Пряхин спустился вниз, осторожно ступая на ржавые скобы. Фейс светил фонариком вдоль стенки коллектора. Покрытые пылью толстые кабели уходили в темноту.
– Сюда смотрите.
Фейс показал на… Сердце чуть не выскочило из груди Пряхина. Между кабелями и стеной находился какой-то предмет. Серый. Размером с маленькую подушку или мешок. Тоже покрытый пылью. Что это?
Пряхин облизнул губы и как бы сам себе ответил:
– Я не знаю…
Свет в колодце стал ярче. Это заработала подсветка видеокамеры, которую держал в руках второй фейс, толстый. Пряхин даже не заметил, как он спустился.
– Когда вы осматривали колодец в последний раз?
Пряхин пожал плечами, продолжая тупо смотреть на пыльный мешок. Или что это было еще.
– Не помню, – сказал он.
– Если верить журналу, вы спускались сюда во вторник… То есть вчера…
По журналу выходит так. В жизни получается иначе. Он чуть не сказал это вслух. И сказал бы – если бы не услышал тонкий писк. В мешке что-то шевелилось и пищало. Или это у него в глазах шевелилось. А в ушах сам по себе рождался противный тонкий звук, похожий на мышиный писк… Но разве так бывает у человека, ведущего трезвый образ жизни?
– Один секунд, – сказал Пряхин.
Он подошел к мешку, ткнул его пальцем. Ковырнул. На пол посыпалась труха, внутри показались шевелящиеся маленькие розовые тельца.
Пряхин неторопливо отер руку о штанину.
– Да ё… Это ж мышиное гнездо.
Фейсы подошли, посмотрели. Точно – гнездо. Толстый выругался и выключил камеру.
– Это тоже непорядок! – проворчал он. – В коммуникациях не должно быть никаких животных! Они могут повредить связь!
– Может, уже повредили! – сказал второй.
Пряхин вздохнул, развел руками. Чего тут спорить, огород городить… Из своего чемоданчика он достал специальный тестер-анализатор, поколдовал над каждым из кабелей, показал фейсам какие-то значения на дисплее.
– Да все в порядке!
Поднявшись наверх, он нашел подходящую палку, вытряс мышиное гнездо в пакет и выбросил.
…За десятую долю миллисекунды сигнал тестера прошел через кабели правительственной связи и достиг Москвы. А точнее – коммутационной камеры, расположенной на глубине двадцати пяти метров где-то под Кремлем. Чуткий и умный прибор, прозванный своими создателями «патефоном Кольбана», зафиксировал сигнал и добавил данные о нем в «двухчасовой» пакет. Когда спутник-шпион окажется над широтой Москвы, прибор отправит этот пакет через шестьсот пятьдесят километров воздушного и безвоздушного пространства. Там уже содержались записи переговоров двенадцати разных абонентов правительственной связи в Москве, Иваново, Барнауле и Белграде, а также сигналы еще нескольких тестовых «прозвонок». Последние фиксировались в памяти прибора как короткий писк. Специалисты в Лэнгли, которые всему любят давать прозвища, ласково называли его «О’кей-Маус». Пи-и! Все в порядке! Система работает!
В последнее время такие сигналы заметно участились. Если бы чуткий и умный прибор, установленный под Кремлем, был способен делать выводы, он бы, наверное, решил, что вся сеть правительственной связи России проходит тотальную проверку. Но он только собирает и отправляет данные. А выводы делают люди, которые эти данные получают…
Политик Бруно
Свой журнал Маша презентовала в галерее «Красный Октябрь», на территории бывшей кондитерской фабрики. Назывался он «Ппц». Журнал, в смысле. «Полиграфический Подиум-Центр». Это, б…дь, только Машка могла додуматься. Нет, а в самом деле, почему она не назвала его «Бдь», скажем?
