На экране появился старый знакомый Бруно. На этот раз он выглядел гораздо респектабельнее: длинные седые волосы забраны в косичку, а вместо потертого кожаного пиджака на нем был строгий черный костюм, явно с чужого плеча, белая рубашка и черный галстук.
– С этим человеком я встретился на передаче уважаемого Алфея Бабахова, – скорбно начал Майский. – Он сразу начал обзывать и оскорблять меня чучелом, обезьяной и другими словами, обещал избить и угрожал ножом… Господина Бабахова он потом действительно избил – очень ловко и умело, как избивают опытные уголовники. Уже позже я узнал, что он и есть уголовник…
Бруно в ярости выключил телевизор. Он ничего не понимал.
Вербовка 2
«Когда следующая встреча?»
«Завтра в 23–00».
Лернер сидел в кресле у окна. За окном ночь, подсвеченная огнями Арсенальная башня Кремля. Из-под полы шелкового халата выглядывали голые волосатые ноги. На коленях записная книжка.
Он написал: «ТЫ УВЕРЕНА, ЧТО ОН ТЕБЯ НЕ СДАСТ?»
Крупными буквами.
Бросил книжку Анне. Книжка шлепнулась прямо перед ее лицом.
Она лежала, вытянувшись, на ковре: черное «домашнее» кимоно, мокрые после душа волосы. Подбородок опирался на составленные пирамидкой кулачки. Достала одну руку, требовательно помахала пальцами. Тут же прилетел карандаш – давние партнеры понимали друг друга с полуслова. И с полужеста. Она быстро написала ответ и швырнула блокнот обратно.
«У нас разве может быть полная уверенность?»
Он прочел. Взял новый карандаш из стакана на столе.
«Ладно, вероятность. Исходя из его психотипа».
Она хмыкнула.
«60 на 40. Он твердокаменный служака и полный лох».
Книжка вернулась к ней без новой записи.
«Только подозрения на отца помешали ему сдать меня сразу же».
Лернер достал из кармана пузырек с лечебным спреем, прыснул себе в обе ноздри, шумно втянул носом воздух. У него насморк. В Москве у него всегда насморк, в любую погоду. Аллергия на что-то. Может быть, на опасность.
«Наверное, он и верный муж?»
Книжка полетела в Анну, как пейнтбольный шарик. Значит, Грант ревнует. Женщина поймала ее, даже не изменив расслабленной позы. Хорошая реакция.
«Увы. Если бы не аэрозоль „Сексивина“, сближающий контакт бы сорвался. Только я не могла прыснуть ему в нос, пришлось распылять под столом».
Лернер покрутил головой. Ему не понравилось это уточнение.
«Ты не могла упустить такую возможность, даже если бы пришлось свеситься с десятого этажа. Надеюсь, этот лох качественно тебя трахнул?»
Лернер – лощеный, утонченный, эрудированный Лернер превращался в обычную свинью, когда ревновал. И Анна всегда этим пользовалась.
Она хмыкнула.
«Интересуют подробности?»
На этот раз уже ему пришлось перехватывать книжку, летящую прямо в голову.
«Красочно распишешь в отчете. Чтобы подчеркнуть все сложности фиксации факта супружеской измены и показать виртуозность своей работы».
«В следующий раз ты можешь подставить свой зад и прослыть виртуозом».
Он посмотрел на часы, зевнул.
– Какие планы на завтра? – спросил вслух.
– Пойду в Сандуновские бани. Отмываться.
– Одна?
Она равнодушно кивнула.
– Там часто воруют вещи. Будь осторожна.
– Ладно.
Он немного подумал.
«Если все пройдет хорошо (в чем сильно сомневаюсь), с меня бутылка старого бордо».
– Пошли спать, – сказала она, поднимаясь. – Устала как макака.
– Как собака, – поправил педантичный Лернер.
– Именно как макака. Ручная макака. Которая весь день собирала бананы для своего хозяина.
– А после рабочего дня хозяин делает с макакой то, что я собираюсь проделать с тобой?
– Смотря какой хозяин, – ответила Анна. И добавила: – И смотря какая макака…
На полу в прихожей валялась ложка для обуви, которую утром забыл повесить на место. На кухонном столе – чашка с остатками кофе, открытый пакет молока. Следы утренних сборов. Дома все осталось как прежде. И все изменилось. Жизнь изменилась.
Пошатываясь, Евсеев прошел по квартире, включил свет во всех комнатах. Сел на диван в гостиной. Включил телевизор. Посмотрел с минуту, выключил. Спать не хотелось.
На телевизоре – цифровая фоторамка, где неспешно тасуются несколько снимков. Марина с Брутом в парке на Воробьевых горах. Артем купается в детской ванночке. Прошлогодний день рождения отца, все семейство Евсеевых в сборе.
Отец…
Евсеев покачал головой. Это невозможно.
Что он помнил?
В детсадовской раздевалке: подпирающий потолок сказочный великан одобрительно наблюдает за тем, как он натягивает шорты и застегивает сандалии. Это его отец. Другим мальчишкам родители активно помогают, торопят. Он одевается сам. Отец ему доверяет.
Другое. Как в шестнадцать лет напился «с горя» с одноклассником Ленькой – потому что у Леньки был пес, а у него нет. Как, вернувшись домой, плакал и блевал в туалете. Как отец терпеливо и бережно укладывал его в кровать, снимал с него туфли…
Еще. Как они фотографировались вдвоем, когда Юрий получил свою первую форму. Старый гэбист, подполковник в отставке, – и неоперившийся лейтенант…
А еще он советовался с отцом по делу Мигунова-Зенита. Хоть это строжайше запрещено всеми инструкциями. Советовался. Несколько раз.
Точно.
В который уже раз за эту ночь Евсеева прошиб холодный пот.
О чем они тогда говорили?
Вспомнил. Нашли флеш-карту с секретной информацией в цветочном горшке у Катранова, одного из подозреваемых. Отец убедил тогда его, что Катранов тут ни при чем и карту, скорее всего, подкинул настоящий шпион.
Нет, ерунда. Все правильно. Шпиона вычислили, им оказался Мигунов, и карту он в самом деле подбросил…
А если… Если и Катранов тоже?
И – концы в воду?
Когда отца вербанули? Может, еще давно, когда он работал и представлял оперативный интерес? Хотя чем интересна для них линия карателей?
Стоп.
Так можно сойти с ума.
…В кармане вдруг заворочался, запищал телефон. Это она, подумал Евсеев. Они. Взял трубку. Нет, номер отца. Еще хуже. Под ложечкой похолодело от недоброго предчувствия.
– Да, я слушаю.
Он уже знал, о чем пойдет речь.
– Здравствуй, сынок. Не спишь?
– Нет.
