Посвящается S.F.X. который,подобно солнцу,
одаривал наспри своем появлении светом и теплом; примеру для тех, кто мыслит
ширесвоих горизонтов.
Пресвятая Дева, без греха зачавшая, моли Бога
о нас, да не постыдимся в уповании на Тебя.
Никто, зажегши свечу, не ставит ее в
сокровенном месте, ни под сосудом, но на подсвечнике, чтобы входящие видели
свет.
Евангелие от Луки 11: 33
Прежде чем эти свидетельства, покинув мой
письменный стоп, последуют судьбе, которую я для них избрал, мне хотелось
использовать их как основание для традиционной, тщательно проработанной
биографии, где излагается абсолютно реальная история.
В надежде, что это мне поможет, я стал читать
биографии разных людей, но в результате осознал: точка зрения биографа оказывает
сильнейшее воздействие на результат его исследований. И поскольку я намеревался
не донести до читателя собственное мнение, а показать историю «ведьмы с
Портобелло» глазами действующих лиц, то в конце концов забросил первоначальную
идею книги, сочтя, что лучше будет просто записать все, что рассказали мне
очевидцы.
Хирон Райан, 44 года, журналист
Никто не зажигает свечу, чтобы таить ее за
дверью, ибо свет затем и существует, чтобы светить, открывать людям глаза,
показывать, какие вокруг чудеса.
Никто не приносит в жертву свое величайшее
сокровище, имя которому – любовь.
Никто не вверяет свои мечты в руки тех, кто
способен их уничтожить.
Только Афина.
Через много лет после того, как она умерла,
прежняя ее наставница попросила меня съездить с нею вместе в шотландский город
Престопанс. Там в соответствии с феодальным законом – месяц спустя его признают
утратившим силу – была объявлена амнистия восьмидесяти одному человеку (а равно
их котам и кошкам), казненным по обвинению в колдовстве с XVI по XVII век.
Официальный представитель баронов
Престон-грейндж и Долфинстоун заявил, что «преступление большинства не было
доказано, и суды выносили смертные приговоры, беря на веру показания свидетелей
обвинения, уверявших, будто ощущают присутствие злых духов».
Не стоит, конечно, ворошить былое и поминать
ужасы инквизиции с ее пыточными камерами и кострами, которые разожжены были
ненавистью и местью. Но по дороге Эдда несколько раз повторила, что есть в
помиловании нечто такое, чего она принять не в силах: городские власти и 14-й
барон Престонгрейнджский и Долфинстоунский, изволите ли видеть, «простили»
зверски убитых людей.
– На дворе – XXI век, а наследники и потомки
настоящих преступников, на совести которых гибель ни в чем не повинных жертв,
считают себя вправе «прощать» их. Ну да ты сам знаешь, Хирон.
Да уж, мне ли не знать… Набирает силу новая
охота на ведьм, но на этот раз действовать предпочитают не раскаленным железом,
а насмешкой и глумлением.
Каждый, кто, случайно открыв в себе дар,
осмеливается упомянуть о нем, сталкивается с недоверием. А муж, жена, отец, сын
этого человек, вместо того чтобы гордиться им, обычно запрещают ему говорить о
своей таинственной способности, потому что боятся травли.
Раньше, до знакомства с Афиной, я полагал, что
все это – не более чем бесчестный способ извлечь выгоду из отчаянья, столь
присущего человеческому существу. Отправившись в Трансильванию снимать
документальный фильм о вампирах, я намеревался показать, как легко обмануть
людей, ибо суеверия, сколь бы нелепы ни были они, глубоко укоренились в душе
человеческой и используются бессовестными манипуляторами. Когда я осматривал
замок Дракулы, восстановленный лишь для того, чтобы туристам казалось, будто
они находятся в некоем особом месте, мне устроили встречу с одним
правительственным чиновником, который намекнул, что, если фильм покажут по
Би-би-си, я получу, как он выразился, «значительный» подарок. В глазах этого клерка
я способствовал распространению мифа, я подчеркивал его непреходящую ценность
и, стало быть, вправе был рассчитывать на щедрую награду. По словам гида,
количество туристов возрастает из года в год, и полезно любое упоминание об
этих местах – пусть даже одни твердят, что замок – это декорация, а другие –
что Влад Дракула был историческим персонажем, не имеющим ни малейшего отношения
к мифу, а третьи – что все это вообще родилось в больном воображении некоего
ирландца (Брэма Стокера. – Прим. ред.), никогда в жизни не бывавшего здесь.
И в этот самый миг я отчетливо понял, что, как
бы строго ни отбирал я факты и ни ратовал за правду, все равно невольно буду
способствовать упрочению лжи; и даже если цель моего фильма – лишить это место
ореола легенды, люди по-прежнему будут упрямо верить тому, во что хотят верить.
И прав этот гид: по сути, я делаю рекламу. И тогда я отказался от проекта, хотя
уже успел вложить в него немалые деньги.
Однако поездка в Трансильванию, скажу без
преувеличения, перевернула мою жизнь – там я встретил Афину, разыскивавшую
мать. Судьба, столь же непредсказуемая, сколь и неумолимая, свела нас лицом к
лицу в весьма непрезентабельном холле второразрядного отеля. Я присутствовал
при ее первом разговоре с Дейдрой – или Эддой, как она любит себя называть. Я,
словно бы со стороны, наблюдал, как мой разум вел с сердцем заранее обреченную
на поражение борьбу ради того, чтобы не дать мне увлечься женщиной, которая не
принадлежала к моему миру. Я рукоплескал, когда сердце выиграло эту схватку,
после чего мне не осталось ничего иного, как сдаться и предаться охватившей
меня страсти.
И благодаря этой страсти я увидел обряды и
ритуалы, о которых до сей поры даже не подозревал, присутствовал при двух
материализациях, самолично наблюдал, как впадают в транс. Считая, что любовь
застит мне глаза, я сомневался в истинности происходящего, но вместо того,
чтобы вогнать меня в столбняк, сковать и обездвижить, сомнения гнали меня к тем
океанам, чье существование я прежде не мог даже допустить. Именно эта сила
приходила мне на выручку в трудные минуты, помогала противостоять цинизму
других журналистов и писать об Афине и ее работе. А теперь, хотя Афины уже нет,
любовь все еще жива, и сила ее остается прежней. Но всей душой я мечтаю только
об одном – забыть то, что увидел и чему научился. Ибо в том мире я мог плыть,
лишь держась за руку Афины.
