– Ничему и не надо учиться. Вспомните нашу
первую прогулку в парке – природа сама творит ритм, соответствующий каждому
мгновению.
– И любить меня тоже никто не учил. Но я
любила Господа, любила своего мужа, сейчас люблю сына и родителей. И все равно
– чего-то недостает. И хотя я устаю после танца, но, остановившись, чувствую,
как на меня снисходит благодать – я впадаю в глубокий экстаз. Я хотела, чтобы
это состояние продолжалось весь день. И чтобы оно помогло мне обрести
недостающее – любовь мужчины. В танце я могу видеть его сердце, хоть и не в
силах различить его лицо. Я ощущаю его близость и потому должна быть
внимательна: я хочу танцевать утром, чтобы в течение всего дня не пропустить
ничего из происходящего вокруг.
– А вы знаете, что означает слово «экстаз»?
Это слово греческое и буквально переводится так: «выйти из самого себя». Целый
день провести в таком состоянии – это чересчур и для тела, и для души.
– Я все же попытаюсь.
Убедившись, что мне ее не переубедить, я
сделал копию записи. И с тех пор, ежедневно просыпаясь от доносившихся сверху
грохота музыки и звука ее шагов, я спрашивал себя, как ей удается работать в
банке после того, как она целый час провела в трансе? Как-то раз, повстречав ее
в подъезде, я предложил выпить кофе. Афина сообщила мне, что размножила запись,
и теперь многие ее сослуживцы тоже ищут Вершину.
– Может быть, я зря это сделала? Это – тайна?
Да нет, разумеется. Скорее наоборот – она
помогала мне сохранять почти пресекшуюся традицию. В заметках моего деда я
нашел упоминание о какой-то женщине: та рассказывала об одном монахе, который
уверял, что в нас присутствуют все наши предки и бесчисленные поколения
потомков. Освобождаясь, мы тем самым освобождаем и человечество.
– И, значит, все жители того сибирского
городка должны быть рады. И просто – должны быть. Их труд благодаря вашему деду
возрождается в этом мире. Но вот что меня занимает: почему вы решили начать
танцевать, прочитав эти странички? А если бы в них речь шла о спорте, то решили
бы стать футболистом?
Меня никогда еще не спрашивали об этом.
– Дело в том, что я в ту пору был болен.
Какая-то редкая разновидность артрита. Врачи сказали, что годам к тридцати пяти
я буду прикован к инвалидному креслу. Времени впереди оставалось мало, вот я и
решил тогда посвятить себя тому, что впредь будет для меня недоступно. А дед на
этом клочке бумаги записал, что обитатели Дедова верили в целебные свойства
транса.
– И, судя по всему, оказались правы.
Я ничего ей не ответил, хотя не разделял ее
убежденности. Быть может, ошиблись врачи, вынося мне свой приговор. Быть может,
сознание того, что юный эмигрант не может позволить себе роскошь болеть,
оказало столь могучее воздействие на мое бессознательное, что вызвало
естественную реакцию организма. А быть может, все-таки случилось чудо,
опровергающее мою присущую доброму католику убежденность в том, что танцы не
исцеляют.
Я вспоминаю, как в отрочестве, не найдя
музыки, которая отвечала бы душевному настроению, я натягивал на голову черный
капюшон и, представляя, что мира вокруг меня не существует, переносился мысленно
в Дедов, ко всем этим людям, к моему деду и его возлюбленной-актрисе. В
обступавшем меня безмолвии я просил их научить меня танцу, вывести за
положенные мне границы, ибо в самом скором времени мне будет грозить паралич.
Чем больше двигалось мое тело, тем отчетливей видел я свет, исходящий из моего
сердца, и тем большему я учился – то ли у самого себя, то ли у теней прошлого.
Я даже овладел способностью слышать музыку, звучавшую на их ритуалах, и когда
много лет спустя кто-то из моих приятелей побывал в Сибири, я попросил его
привезти несколько дисков и, к неописуемому своему изумлению, услышал на одном
из них музыку, много лет назад воображенную мной.
Но Афине я решил об этом не рассказывать – она
показалась мне человеком очень впечатлительным, внушаемым и неуравновешенным.
Незадолго до ее поездки на Ближний Восток у
нас с нею состоялся еще один разговор: тогда она была счастлива и умиротворена,
и как будто обрела желаемое – любовь.
– Мои коллеги создали группу и называют себя
«Паломники Вершины». Все это благодаря вашему деду.
– Благодаря вам – вы испытали потребность
разделить это знание с другими. Я слышал, что вы собираетесь уезжать, и хочу
поблагодарить вас за то, что сумели придать новый масштаб тому, что я делал на
протяжении многих лет, пытаясь рассеять этот свет среди немногих
заинтересовавшихся им людей. Но делал я это робко, ибо опасался, что люди
сочтут всю эту историю полной чушью.
– А знаете, что я обнаружила? Экстаз – это
способ выйти из себя, но танец – это возможность подняться в Космос. Открыть
новые измерения, при этом не нарушая контакта с собственным телом. Благодаря
танцу мир духовный и мир реальный способны сосуществовать. Мне кажется, что
балерины стоят на пуантах потому, что одновременно прикасаются к земле и
достигают небес.
Насколько я помню, это были последние слова
Афины. Во время танца, которому мы предавались с ликованием, мозг теряет свою
контролирующую силу и бразды правления над телом у него перехватывает сердце.
Лишь в такие мгновения появляется Вершина.
Если веришь в нее, разумеется.
Питер Шерни, 47 лет, генеральный директор филиала банка (название удалено) в Холланд-парке, Лондон
Я принял Афину на работу исключительно потому,
что ее отец был одним из самых уважаемых клиентов нашего банка, – в конце концов,
не зря же говорится, что рука руку моет. Она показалась мне человеком горячим и
вспыльчивым, и я поставил ее на чисто канцелярскую должность, требующую совсем
иных черт характера, ибо втайне надеялся – Афина вскоре уволится, а я с чистой
совестью смогу сказать ее отцу, что вот, мол, пытался ей помочь да не вышло.
Мой опыт руководителя научил меня распознавать
душевное состояние подчиненных, даже если те не произносят ни слова. Из курса
лекций по менеджменту я усвоил: хочешь избавиться от подчиненного – любым
способом сделай так, чтобы он сорвался и нагрубил тебе, и тогда получишь
законный предлог для увольнения.
