За долю секунды я попросила Мать осенить меня
вдохновением или хоть что-нибудь сказать. Ответа не последовало, и это меня не
удивило: Она всегда поступала так, когда мне надо было принять ответственное
решение.
Протянув девушке визитку, я попросила, чтобы
она дала мне свою. Афина продиктовала мне адрес в Дубае, а я даже не знала, где
это.
Я решила пошутить, а заодно – и испытать ее:
– Трое англичан встретились в бухарестском
баре… Забавное совпадение, не правда ли?
– Судя по тому, что написано на вашей визитке,
вы – из Шотландии. А тот молодой человек работает в Англии, но я ничего о нем
не знаю, – ответила она.
И с глубоким вздохом добавила:
– А я… румынка.
Тут я объяснила, что мне надо поскорее
вернуться в отель и упаковать чемоданы.
Теперь она знала, где меня найти, и если это
предначертано, то мы увидимся снова. Нельзя препятствовать судьбе вмешиваться в
течение жизни и решать, что будет лучше для всех.
Вошо «Бушало», 65 лет, владелец ресторана
Эти европейцы приезжают к нам, считая, что
бога за бороду держат, а потому заслуживают самого лучшего обращения, имеют
право засыпать нас вопросами, а мы обязаны на них отвечать. А с другой стороны,
называя нас «кочевым народом», или «роми», или еще как-нибудь позаковыристей,
думают, что исправляют ошибки, совершенные ими в прошлом. Почему не называют
нас по-прежнему цыганами и пытаются покончить с легендами, из-за которых мы в
глазах всего мира выглядим проклятым племенем? О нас говорят, будто мы – плод беззаконной
связи женщины с самим дьяволом. Нас обвиняют в том, что один из нас выковал те
самые гвозди, которыми пронзили ладони и ступни Иисуса на кресте, что мы крадем
маленьких детей, а потому, когда наш табор показывается в окрестностях, матерям
надо смотреть в оба.
Из-за этого нас гнали и преследовали. В
Средние века жгли на кострах вместе с ведьмами и колдунами, и несколько
столетий кряду в Германии нас не допускали в суды в качестве свидетелей. Я уже
появился на свет, когда задул над Европой ветер нацизма, и моего отца, нашив
ему на грудь унизительный черный треугольник, отправили в концлагерь,
находившийся где-то в Польше. Из полумиллиона цыган, занятых рабским трудом,
выжило лишь пять тысяч. Чтобы рассказать об этом.
Но никто не желал их слушать.
В этом богом забытом краю, где решила
обосноваться большая часть наших племен, наша культура, наш язык и наша вера
были под запретом. Если спросить любого местного жителя, что он думает о
цыганах, он, не задумываясь, ответит: «Все они воры». Как мы ни стараемся вести
нормальный образ жизни, бросив наше извечное кочевье и поселившись там, где нас
легко распознать, расизм жив по-прежнему. Моих детей в школе сажают только на
задние парты, и не проходит дня, чтобы нас кто-нибудь не оскорбил.
А потом еще жалуются, что мы не отвечаем на
вопросы прямо, что скрытны и уклончивы, что никогда не обсуждаем свое
происхождение. А для чего? – Всякий и так может отличить цыгана, всякий знает,
как «защититься» от наших «злых чар».
И когда появилась эта юная интеллектуалка и с
улыбкой стала говорить, что принадлежит к нашему народу и к нашей культуре, я
сразу насторожился. Она вполне могла оказаться агентом «секуритате», тайной
полиции этого полоумного диктатора, «Гения Карпат», вождя нации. Говорили,
правда, будто его судили и расстреляли, но я не верю, и сын его сохранил власть
в нашем краю, хоть сейчас и исчез куда-то.
Но приезжая настаивает и с улыбкой – словно
говорит о чем-то очень забавном – утверждает, что ее мать – цыганка и что она
бы хотела найти ее. И она знает ее полное имя, а разве смогла бы она раздобыть
такие сведения без помощи тайной полиции?!
Так что лучше не раздражать понапрасну людей,
у которых есть такие высокие связи с властями. Отвечаю, что ничего не знаю, что
я – всего-навсего простой цыган, который решил вести честную жизнь, однако она
упрямо твердит свое: хочу найти мать. Мне известна эта женщина, мне известно,
что лет двадцать с лишним назад она родила ребенка, которого сразу сдала в
приют, а больше – ничего. Мы были вынуждены принять ее в свою среду из-за того
кузнеца, что считал себя полновластным хозяином жизни и повелителем мира. Но
кто поручится, что эта девушка, употребляющая всякие ученые слова, – и есть
дочь Лилианы? Прежде чем разыскивать следы своей матери, могла бы сперва проявить
уважение к нашим обычаям и не надевать красное – она ведь не замуж выходит. И
носить юбку подлиннее, чтобы не прельщать мужчин.
Если я сегодня говорю о ней в настоящем
времени, то это оттого, что для нашего странствующего народа времени вообще не
существует, а есть только пространство. Мы пришли издалека: кто говорит – из
Индии, кто уверяет, будто корни наши – в Египте, но так или иначе тащим прошлое
за собой, словно случилось оно только что. А гонения еще продолжаются.
Девушка хочет мне понравиться, показывает, что
знает нашу культуру, да только это не имеет никакого значения – важно лишь
знать наши обычаи.
– В городе мне сказали, что вы – «цыганский
барон», глава рода. Прежде чем прийти сюда, я много читала о нашей истории…
– Пожалуйста, не надо говорить «нашей». Это –
моя история, моя и моей жены, моих детей и внуков, моего племени. А вы –
другая. В вас никогда не швыряли камнями на улицах, как в меня, пятилетнего
мальчишку.
– Но, мне кажется, сейчас многое изменилось к
лучшему…
– Все всегда меняется к лучшему, чтобы потом
измениться к худшему.
Однако она продолжает улыбаться. И заказывает
себе виски, а наши женщины никогда так не делают.
Если бы она зашла сюда выпить или с кем-нибудь
познакомиться, то я бы отнесся к ней как к клиентке. Я научился быть
внимательным, учтивым, элегантным, потому что этого требует мое ремесло. Когда
посетители хотят побольше узнать о цыганах, я рассказываю им кое-какие
занимательные истории, предупреждаю, что скоро начнут играть музыканты, сообщаю
две-три подробности нашего уклада и быта, и они уходят с полнейшим ощущением
того, что теперь про цыган им известно решительно все.
Но эта девушка – не туристка; она уверяет, что
такая же, как мы.
