Вот она снова протягивает мне официальную
бумагу – свидетельство о рождении. Я знаю, что государство убивает, грабит,
лжет, но пока еще не рискует подделывать документы, а потому она и в самом деле
– дочь Лилианы, ибо в бумаге черным по белому написано ее полное имя и место
рождения. По телевизору однажды сказали, что Гений Карпат, Отец Народа, Великий
Вождь, тот самый, кто заставлял нас голодать, вывозя за границу все, что можно,
тот самый, кто в своих дворцах ел на золоте, покуда народ умирал от истощения,
так вот, этот самый человек на пару со своей женой, будь она проклята,
приказывал своей охранке отбирать в сиротских приютах детей, из которых
государство готовило наемных убийц.
Брали только мальчиков, девочек оставляли.
Быть может, эта – одна из них.
Я снова гляжу в свидетельство, раздумывая,
сообщить ли, где находится сейчас ее мать, или нет. Лилиана заслуживает встречи
с этой юной интеллектуалкой, Лилиана заслуживает того, чтобы взглянуть на нее:
я считаю, что она уже все получила сполна за то, что предала свой народ и
опозорила родителей, отдавшись чужаку. Быть может, пора прекратить пытку, ибо
ее дочь выжила и, судя по всему, недурно устроилась в жизни – настолько, что
сумеет даже вытащить мать из нищеты.
Быть может, и мне перепадет что-нибудь за эти
сведения. А в будущем – и наше племя тоже получит какие-нибудь блага, ибо живем
мы в смутные времена, когда все уверяют, что Гений Карпат убит, и даже
показывают пленку, на которой заснят его расстрел, но совершенно не исключено,
что завтра он возьмет да воскреснет, и выяснится, что это все – инсценировка, а
просто он хотел проверить, кто на самом деле ему предан, а кто – готов предать.
Скоро придут музыканты, так что пора
потолковать о деле.
– Я знаю, где находится эта женщина. И могу
отвезти вас к ней.
Теперь я тоже говорил мягко и дружелюбно.
– Но, как мне кажется, эти сведения кое-чего
стоят…
– Я готова заплатить, – ответила она,
протягивая мне куда большую сумму, нежели я предполагал.
– Да этого и на такси не хватит.
– Получите столько же, когда я достигну цели.
Но я чувствую, что прозвучало это неуверенно.
Похоже, она слегка опасается дальнейшего развития событий. Я сразу беру деньги,
положенные на стойку.
– Завтра отвезу вас к Лилиане.
Руки у нее дрожат. Она просит еще порцию
виски, но в этот миг в бар входит какой-то мужчина и она устремляется к нему. Я
понимаю, что знакомы они совсем недавно – быть может, лишь со вчерашнего дня, –
но разговаривают как старые друзья. В глазах у него – неприкрытое желание. Она
прекрасно сознает это, но разжигает его еще больше. Мужчина заказывает бутылку
вина, они садятся за стол, и кажется, будто история с матерью предана забвению.
Но я хочу получить оставшуюся половину денег.
И, подавая им вино, спрашиваю, в каком отеле она остановилась. Обещаю завтра в
десять утра быть у нее.
Хирон Райан, журналист
Едва пригубив первый бокал вина, она сообщила
– хотя я ни о чем, разумеется, не спрашивал, – что у нее есть друг, сотрудник
Скотланд-Ярда. И, разумеется, это была ложь: просто она заметила выражение моих
глаз и попыталась отдалить меня.
Тогда я ответил, что и у меня имеется
возлюбленная. Стало быть, счет стал равным.
Через десять минут после того, как заиграла
музыка, она поднялась. До этого разговаривали мы мало и только на самые общие
темы – делились впечатлениями о Бухаресте, сетовали на ужасающие дороги. О моих
разысканиях не было сказано ни слова. Но стоило лишь ей встать, как передо мной
– и всеми, кто в эту минуту находился в ресторане, – возникла богиня во всей
славе своей, жрица, заклинающая ангелов и бесов.
Глаза ее были закрыты, и Афина, словно не
сознавая, где она, кто она, чего ищет в мире, парила в воздухе, вызывая со дна
лет прошлое, выявляя настоящее, открывая и провидя грядущее. В ее танце
причудливо перемешивались чувственный накал и чистейшее целомудрие,
разнузданность и откровение, гимн Богу и природе одновременно.
Посетители замерли над своими тарелками, глядя
на этот танец. Теперь уже не она двигалась в такт музыке, а музыканты старались
следовать ее движениям, и ресторанчик в подвале старинного дома на одной из
улиц Сибиу превратился в египетский храм, где приверженцы культа Исиды
отправляют свои таинства. Запах вина и жареного мяса сменился благовонием,
вводившим всех нас в транс, и всем нам в тот миг довелось испытать, каково это
– покинуть этот мир и войти в новое, неведомое измерение.
Гитары и труба смолкли, слышались только
ритмичные звуки ударных. Афина продолжала танец – так, словно ее уже не было
здесь, среди нас: на лбу проступила испарина, босые пятки с силой ударяли в
деревянный пол. Какая-то женщина поднялась со своего места и бережно завязала
косынку на шее танцовщицы – и вовремя, потому что ее блуза грозила вот-вот
сползти с плеча, обнажив грудь. Но Афина словно и не заметила этого, ибо
пребывала в иных сферах, пересекала границы тех миров, что почти соприкасаются
с нашим, но никогда не дают обнаружить себя.
Посетители начали хлопать в ладоши в такт
музыке, и Афина, будто черпая энергию из этих ритмичных рукоплесканий, ускорила
движения, кружась и кружась, удерживая равновесие в пустоте, и словно бы
выхватывая все, что мы, простые смертные, могли предложить верховному божеству.
И вдруг замерла на месте. И все остановились,
включая музыкантов. Глаза ее были по-прежнему закрыты, но по щекам катились
слезы. Воздев руки к небесам, она закричала:
– Когда умру, заройте меня в землю стоймя – я
и так всю жизнь провела на коленях!
Все молчали. Афина открыла глаза, словно
очнувшись от глубокого сна, и, как ни в чем не бывало, направилась к столу.
Снова заиграл оркестр, танцевальную площадку заполнили несколько пар, но
веселья не получилось – обстановка в ресторане изменилась разительно, и вскоре
посетители один за другим начали расплачиваться и покидать заведение.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, когда
она отдышалась.
– Мне страшно. Я вдруг поняла, как можно
попасть в то место, куда попадать не хочу.
– Хочешь, я провожу тебя?
Она качнула головой. Но все же спросила, в
каком отеле я остановился. Я ответил.
