– Святая Сара, покровительница цыган. Все
хотела посетить ее церковь во Франции, но отсюда так просто не выбраться… Нужен
паспорт, разрешение…
«…а кроме того, деньги» – хотела сказать я и
осеклась. Дочь может подумать, будто я прошу у нее.
– Да и работы много.
Снова воцаряется молчание. Она отодвигает
тарелку, закуривает. Взгляд не выражает ничего, никакого чувства.
– Ты думала, что увидишь меня когда-нибудь?
Молча киваю. Вчера от жены цыганского барона я узнала, что она была в их
ресторанчике.
– Близится буря. Ты не хочешь прилечь, поспать
немного?
– Я ничего не слышу. Ветер дует так же, как
раньше. Лучше поговорим.
– Поверь мне. Еще будет время поговорить: всю
свою жизнь, сколько бы ее ни оставалось, я буду рядом с тобой…
– Не надо этого сейчас говорить.
– …но сейчас ты устала, – я продолжаю, делая
вид, что не слышала ее замечания. Я чувствую, что надвигается буря. Как всякая
буря, она несет с собой разрушение, но в то же время орошает поля, и вместе с
дождевой водой нисходит на нас небесная мудрость. Как всякая буря, она должна
пройти. И чем яростней она, тем скорее кончится.
Слава богу, я научилась встречать бури.
И, словно все Святые Марии Моря услышали меня,
по цинковой крыше ударяют первые капли дождя. Девушка докуривает, я беру ее за
руки и веду к своей кровати. Она ложится, закрывает глаза.
Не знаю, как долго она проспала. Я сидела, не
сводя с нее глаз, и тот же голос, что слышался мне в лесу, шептал, что все
будет хорошо, что тревожиться не надо, что перемены, которые готовит нам
судьба, будут благоприятны, если только сумеем распознать их потаенную суть. Не
знаю, кто забрал мою дочь из приюта, кто вырастил ее и выучил, превратил в эту
независимую и успешную – так, по крайней мере, кажется – женщину. Я помолилась
за этих людей – они помогли моей девочке выжить и не пропасть в этой жизни, –
но вдруг почувствовала укол ревности, потом отчаянье, потом раскаянье и
оборвала разговор со святой Сарой… Может быть, и напрасно привела она мою дочь
сюда: то, что я потеряла, вернуть уже не удастся никогда.
Но передо мной было воплощение моей любви. И
тотчас воскресли в памяти дни, когда я то подумывала о самоубийстве, то
собиралась сделать аборт, то хотела навсегда покинуть этот край и уйти, куда
глаза глядят и ноги несут. Именно тогда увидела я, как пролились мои слезы и
кровь на дерево, и услышала голос самой природы, который уже не стихал с той
поры, а делался все более внятным. Немногие люди из нашего табора знали об
этом. Понять мою беду мог бы мой защитник и покровитель – тот, кто тогда
отыскал меня в лесу, но он вскоре умер.
«Свет – нестоек, ветер гасит его, молния вновь
зажигает, никогда не будет он прямо здесь, сияющий, как солнце, – и все-таки он
стоит того, чтобы за него бороться», – часто повторял он.
Единственный человек, который не отверг меня и
убедил остальных в том, что я могу вновь занять свое место в их мире. Только
благодаря его непререкаемому авторитету меня не выгнали вон.
И, к несчастью, он – единственный, кто никогда
не увидит мою дочь, не познакомится с ней. Я поплакала по нему, пока она
неподвижно лежала в моей убогой кровати, на которой ей, наверно, было неудобно
и жестко: она-то ведь привыкла к комфорту. Тысячи вопросов стучали у меня в
голове – чем занимаются ее приемные родители, где она жила, училась ли в
университете, любила ли кого-нибудь, что намерена делать дальше… Но ведь это не
я обошла полсвета, чтобы найти ее, и, стало быть, мне положено не задавать
вопросы, а отвечать.
Она открыла глаза. Я хотела погладить ее по
голове, одарить нежностью, скопившейся в моей душе за все эти годы, но
неизвестно было, как она к этому отнесется, и потому я сдержалась.
– Ты пришла сюда, наверно, чтобы узнать,
почему…
– Нет. Я не хочу знать, почему мать бросает
свое дитя; нет и не может быть причин для этого.
Слова ее разрывали мне сердце, но я не знала,
как ответить на них.
– Кто я такая? Чья кровь течет во мне? Вчера,
после того, как поняла, что смогу найти тебя, я ужаснулась. С чего начать?
Разве не так? Ты ведь цыганка и, значит, умеешь гадать на картах. Предскажи,
что будет со мной.
– Нет, мы гадаем только чужим. И тем
зарабатываем себе на пропитание. Людям нашего племени мы не гадаем – ни по
руке, ни на картах. А ты…
– …часть племени. Хотя женщина, приведшая меня
в этот мир, отправила меня в дальнюю даль.
– Да.
– Ну так что же я делаю здесь? Я увидела твое
лицо, теперь могу возвращаться в Лондон, тем более что отпуск на исходе.
– Ты не хочешь спросить меня о твоем отце?
– Мне это совершенно не интересно.
И тут я поняла, чем могла бы помочь ей. И
будто сами собой, помимо моей воли, выговорились слова:
– Ты сможешь понять, какая кровь течет в моих
жилах и в твоем сердце.
Моими устами говорил мой покойный учитель.
Дочь снова закрыла глаза и проспала почти двенадцать часов кряду.
На следующий день я проводила ее в окрестности
Сибиу, где недавно открыли краеведческий музей. А до этого впервые в жизни с
наслаждением накормила ее завтраком. Она отдохнула, стала немного мягче и
расспрашивала меня о цыганах, так и не задав ни одного вопроса о моей жизни.
Скупо рассказала о себе, и я узнала, что стала бабушкой! Ни о муже, ни о
приемных родителях даже не упомянула. Сказала еще, что продает землю в далекой
стране, но что скоро должна будет вернуться в Лондон.
Я предложила было: «Хочешь, научу тебя делать
амулеты от сглаза и порчи?», но это ее не заинтересовало. А вот когда речь
зашла о целебных травах, попросила меня показать, как их отличать и находить.
Мы как раз проходили мимо сада, так что я смогла передать ей свое знание, хоть
и знала, что оно вылетит у нее из головы, как только она вернется в отчий край,
то есть, как я теперь знала, – в Лондон.
– Не мы владеем землей – она владеет нами. В
прежние времена мы беспрестанно кочевали, и все вокруг принадлежало нам – и
вода, и трава, и поля, по которым катили наши телеги. И наши законы были
законами природы: выживает сильнейший, а мы, слабые, мы, вечные изгнанники,
учимся скрывать и таить свою силу, чтобы применить ее, лишь когда придет время.
Мы верим, что Бог не создал Вселенную. Бог и есть Вселенная, мы пребываем в
Нем, Он – в нас. Хотя…
Я осеклась. Но все же решила договорить, чтобы
так почтить память моего учителя:
