И меня нисколько не удивляет, что все большее
число людей проявляет интерес к языческим верованиям. Отчего это происходит?
Оттого, что Бог-Отец всегда ассоциируется с жесткой упорядоченностью культа.
Богиня-Мать, напротив, ставит любовь превыше всех известных нам запретов и
табу.
Этот феномен далеко не нов: как только религия
ужесточает свои нормы, множество людей устремляются на поиски большей свободы в
осуществлении духовных контактов. Так произошло и в Средние века, когда
католическая церковь ограничилась взиманием десятины и возведением роскошных
монастырей, и, как реакция на это, возникло явление, именуемое «колдовство». С
ним вели жестокую борьбу, однако выкорчевать до конца так и не смогли, и оно
оставалось живо на протяжении веков.
В языческих верованиях поклонение силам
природы важнее, чем почитание священных книг; Богиня пребывает во всем, и все
есть составная часть Богини. Весь мир – лишь проявление Ее доброты. Многие
философские системы – например, буддизм или даосизм – отрицают саму идею
различия между Творцом и творением. Люди больше не пытаются расшифровать тайну
жизни, а стремятся стать ее частью. И в буддизме или даосизме, хотя там нет
упоминания о женском начале, основополагающий принцип утверждает, что «все есть
одно».
В культе Великой Матери перестает действовать
понятие «греха», понимаемого как нарушение неких произвольно выбранных
моральных норм: поведение становится более свободным, ибо секс воспринимается
как часть природы, а не как плоды зла.
Неоязычество показывает, что человек способен
жить без религиозных установлений, в то же самое время не прекращая духовных
поисков, призванных оправдать его существование. Если признать Бога Матерью, то
нужно всего лишь соединиться с Ней и чтить Ее, совершая определенные ритуалы,
которые могут удовлетворить Ее женственную душу, и элементами этих ритуалов
становятся танец, огонь, вода, воздух, земля, песни, музыка, цветы, красота.
В последние годы эта тенденция усилилась
неимоверно. Быть может, мы находимся в преддверии важнейшего в истории
человечества момента, когда Дух соединится с Материей, когда они сольются
воедино и преобразуют друг друга. В то же время предвижу, сколь ожесточенное
противодействие, сколь яростную вспышку фундаментализма вызовет это у
официальных религиозных организаций, справедливо опасающихся, что церкви начнут
терять своих прихожан.
Я, как историк, ограничиваюсь тем, что собираю
данные и анализирую противостояние между свободой поклонения и обязанностью
повиноваться. Между Богом, правящим миром, и Богиней, являющейся частью этого
мира. Между группами людей, которые объединяются и славят Божество, повинуясь
внезапному душевному побуждению, и теми, кто, замкнувшись в узком кругу,
внушают себе и другим, как должно и как не должно поступать.
Мне бы хотелось быть оптимистом и верить, что
в конце концов человек найдет свой путь к духовному миру. Но приметы не слишком
обнадеживают на этот счет: волна преследований со стороны ревнителей и
охранителей фундаментализма способна, как уже бывало раньше, уничтожить культ
Матери.
Андреа Мак-Кейн, актриса
Так трудно сохранять беспристрастность,
рассказывая историю, начавшуюся с восхищения и окончившуюся горькой досадой. Но
все же я попробую, я честно постараюсь описать Афину, которую впервые увидела в
квартире на Виктория-стрит. Она в ту пору только вернулась из Дубая – с
деньгами и с желанием поделиться всем, что познала относительно секретов магии.
На этот раз она провела на Ближнем Востоке всего четыре месяца: продала
земельные участки под застройку– там должны были возвести два огромных
супермаркета, – получила такие комиссионные, которых, по ее расчетам, должно
было хватить ей с сыном года на три безбедной жизни. К профессии риэлтера она
могла вернуться в любой момент? а пока собиралась жить сегодняшним днем,
наслаждаться последними годами юности и учить других тому, что познала сама.
Меня она приняла не слишком приветливо:
– Чего вы хотите?
– Я – актриса, мы ставим пьесу о женском лике
Бога. От одного моего приятеля-журналиста я узнала, что вы бывали и в пустыне,
и на Балканах, общались с цыганами и можете меня проконсультировать.
– И вы хотите познать истину Великой Матери
всего лишь ради спектакля?
– А ради чего познавали ее вы?
Афина смерила меня взглядом и неожиданно
улыбнулась:
– Вы правы. Это мне будет первым уроком: учи
тех, кто хочет учиться. И не важно, ради чего.
– Что-что? – переспросила я.
– Ничего.
– Театр начинался как священнодействие. Он
возник в Греции с празднеств в честь Диониса, бога вина и плодородия. Но
принято считать, что с тех далеких эпох люди получили ритуал, исполняя который
притворялись другими людьми и таким способом искали связь со священным.
– Спасибо. Второй урок.
– Не понимаю. Я пришла сюда учиться, а не
учить. «Что она – смеется надо мной?» – не без раздражения подумала я.
– Моя защитница…
– Защитница?
– Не обращайте внимания, когда-нибудь я вам
все объясню. Так вот, моя защитница говорила, что может научить чему-нибудь
лишь в том случае, если ее, так сказать, спровоцируют. С тех пор как я
вернулась из Дубая, вы – первая, кто пришел, чтобы показать мне это. Теперь я
уловила смысл ее слов.
Я объяснила, что, готовясь к роли, уже
побывала у нескольких учителей. Но не заметила в их наставлениях ничего
особенного – разве что чем больше я углубляюсь в материал, тем сильней он
разжигает мое любопытство. И добавила, что люди, узнавая, какой теме будет
посвящен спектакль, слегка терялись и как будто сами не знали, чего хотят.
– По отношению к чему, например?
Например, к сексу. Где-то он был безоговорочно
запрещен. А где-то – не только разрешен, но и перерастал в настоящие оргии.
Афина попросила рассказать об этом подробней, и я не могла понять – то ли она
меня испытывает, то ли и в самом деле не знает, что происходит.
Но прежде, чем я успела ответить, она
продолжила:
– Танцуя, вы испытываете вожделение?
Чувствуете, что высвобождаете вокруг себя энергию? Случается ли так, что вы как
бы перестаете быть самой собой?
Я не знала, что сказать на это. По правде
говоря, и на дискотеках, и в клубах, и в гостях танец всегда был проникнут
чувственностью – мне нравилось дразнить мужчин, чувствовать на себе их жадные
взгляды, но по мере того, как вечеринка шла своим чередом, мне становилось
безразлично, соблазняю ли я кого-нибудь или нет.
