– Медитация не оказывает на меня никакого
воздействия, – сказала она. – Мне смешно смотреть, как люди с закрытыми
глазами, с улыбкой на устах, с серьезными лицами, с высокомерным видом сидят,
сосредоточившись неизвестно на чем – а верней, ни на чем – в полнейшем
убеждении, что входят в контакт с Богом или Богиней. Мы, по крайней мере, будем
вместе слушать музыку.
Снова почудилось мне, что Афина не вполне
отдает себе отчет в своих действиях. Но у нее собралась почти вся труппа во
главе с режиссером – если верить Ан-дреа, он был здесь как лазутчик во вражьем
стане.
Музыка стихла.
– А теперь танцуйте – но в ритме, который не
имеет совершенно ничего общего с мелодией.
Она снова поставила диск, прибавила громкости,
и тело ее задвигалось – причем не очень-то изящно. Из всех присутствующих ее
примеру последовал лишь один пожилой актер, в пьесе игравший роль пьяного
короля. Больше никто даже не пошевелился – все испытывали некоторую неловкость.
Одна из актрис взглянула на часы – а прошло-то всего-навсего десять минут.
Афина остановилась, обвела всех взглядом:
– Чего стоите?
– Мне… мне кажется нелепым делать это… – робко
произнесла одна из актрис. – Мы ведь пытаемся постичь гармонию, а не ее
противоположность.
– И все же делайте, что я говорю. Желаете
получить теоретическое обоснование? Пожалуйста: перемены происходят лишь тогда,
когда мы идем против того, наперекор тому, к чему привыкли.
Она обернулась к «королю»:
– Почему вы решились танцевать, не попадая в
такт?
– Все очень просто – у меня совершенно нет
чувства ритма.
Все рассмеялись, и темная тучка неприязни
рассеялась.
– Что ж, я начну сначала, а вы можете либо
следовать мне, либо уйти – на этот раз я решаю, когда истечет время моей
лекции. Одна из самых агрессивных вещей, которые может делать человек, – идти
против того, что ему кажется красивым. Этим мы сегодня и займемся. Мы будем
танцевать плохо. Мы все!
Это было всего лишь очередное упражнение, и,
чтобы не ставить хозяйку в неловкое положение, все мы подчинились. Я боролся с
самим собой, одолевая искушение следовать этому чудесному, завораживающему
ритму ударных, и мне казалось – я нападаю на музыкантов, исполнявших мелодию,
на композитора, создавшего ее. Но тело мое постоянно противилось этой
дисгармонии, и приходилось подчинять его моей воле. С нами танцевал и Виорель,
заливавшийся смехом. Но вот в какой-то момент он остановился и сел на пол –
слишком больших усилий стоил ему этот танец. На середине аккорда музыка
оборвалась.
– Ждите. Мы ждали.
– Сейчас я сделаю то, чего не делала раньше
никогда. Афина зажмурилась, закрыла лицо ладонями.
– Я никогда еще не танцевала, не попадая в
ритм… Стало быть, это испытание далось ей тяжелей, чем каждому из нас.
– Мне плохо…
Все мы, включая режиссера, вскочили. Андреа,
метнув в меня яростный взгляд, все же направилась к Афине. Но прежде чем успела
дотронуться до нее, та попросила всех вернуться на свои места.
– Может быть, кто-нибудь хочет высказаться? –
голос ее был слаб и подрагивал, а лицо она по-прежнему закрывала руками.
– Я хочу.
Это была Андреа.
– Только сначала возьми моего сына, скажи ему,
что со мной все в порядке… Мне надо побыть так…
Виорель и в самом деле выглядел напуганным.
Андреа посадила его к себе на колени, стала успокаивать.
– Так что ты хотела сказать?
– Ничего. Я передумала.
– Это ребенок заставил тебя передумать.
Продолжай.
Афина медленно отняла руки от лица, подняла
голову, лицо ее было неузнаваемо.
– Не стану.
– Как хочешь. А ты, – она показала на старого
актера, – завтра же сходи к врачу. То, что ты всю ночь не можешь заснуть и
поминутно бегаешь в туалет, – это серьезно. У тебя – рак простаты.
Тот побледнел.
– А ты, – теперь она обращалась к режиссеру, –
определись со своей ориентацией. Не бойся. Признайся самому себе, что тебя
влечет к мужчинам.
– Что ты такое…
– Не перебивай. Я говорю это не из-за Афины. Я
имею в виду всего лишь твою сексуальность. Ты любишь мужчин, и ничего плохого я
в этом не вижу.
Как это понимать – «не из-за Афины»?! Она и
есть Афина!
– А ты, – она повернулась ко мне, – подойди
сюда. Ближе! Стань на колени.
Боясь рассердить Андреа, стесняясь всех
остальных, я все же повиновался.
– Опусти голову. Дай мне пощупать твой
затылок. Я чувствовал только, как ее пальцы чуть сдавили мне голову – и ничего,
кроме этого. Прошло не меньше минуты, прежде чем она приказала мне подняться и
отойти на место.
– Тебе больше никогда не понадобятся снотворные.
Отныне ты позабудешь, что такое бессонница.
Я взглянул на Андреа, ожидая, что она подаст
какую-нибудь реплику, но она была ошарашена не меньше, чем я.
Подняла руку молоденькая актриса:
– Можно мне?.. Но я хочу знать, к кому
обращаюсь.
– Зови меня Айя-София.
– Я хочу спросить…
Да, по возрасту она была самой юной в труппе.
Смущенно обвела всех присутствующих взглядом, но режиссер кивнул, позволяя
продолжить.
– Хочу спросить, хорошо ли сейчас моей матери?
– Она – рядом с тобой. Она сделала так, что
вчера, выходя из дому, ты забыла кошелек. Вернулась, но обнаружила, что не
можешь войти – ключ остался внутри.
Ты потеряла целый час, разыскивая слесаря,
хотя у тебя была назначена важная встреча с человеком, который смог бы устроить
тебя на хорошую работу. Но если бы все получилось, как ты рассчитывала, через
полгода ты погибла бы в автокатастрофе. Забытый кошелек изменил твою жизнь.
Девушка заплакала.
– Кто еще хочет спросить? Режиссер вскинул
руку:
– Он любит меня?
Значит, это правда?! История с забытым
кошельком вызвала у всех вихрь эмоций.
