За целый час мы с мужем не обменялись ни
единым словом. Выходили в приемную, курили, пили кофе – и возвращались. Так
повторялось несколько раз. Заметив, что сотрудница, занимавшаяся нами,
проявляет признаки нетерпения, и поняв, что решать надо сейчас же, сию минуту,
я повиновалась инстинкту, который осмелюсь назвать материнским, и, словно бы
найдя свое дитя, в этом воплощении выношенное и рожденное другой женщиной,
указала на колыбельку, где лежала девочка.
И та самая сотрудница, что явно начинала
терять терпение, предложила нам подумать еще. Но я уже сделала выбор.
Смирившись, она осторожно, стараясь не задеть
моих чувств (она знала, что у нас – высокие связи в румынском правительстве),
шепнула на ухо так, чтобы не слышал мой муж:
– Добра не будет. Это – дочь цыганки.
Я ответила, что культура в генах не заложена и
что трехмесячная девочка станет нашей с мужем дочерью и мы воспитаем ее в
соответствии с нашими традициями и обычаями. Она будет ходить в ту церковь,
куда ходим мы, загорать на пляжах, где любим бывать мы, свои первые книжки
прочтет по-французски, а когда придет время – поступит в американскую школу в
Бейруте. Я тогда ничего не знала о цыганской культуре, да и сейчас – тоже. Мне
было известно лишь, что они кочуют с места на место, редко моются, обманывают
людей и носят серьги. О них говорят, будто они воруют детей, но ведь здесь
произошло как раз обратное: ребенок был брошен – как будто для того, чтобы о
нем заботилась я.
Сотрудница еще пыталась разубедить меня, но я
уже подписывала бумаги. Когда мы летели в Бейрут, мир, казалось, преобразился.
Бог придал моему бытию смысл, и мне было теперь ради чего жить и бороться в
этой юдоли слез. Все наши усилия получили теперь оправдание.
Шерин росла умницей и красавицей. Наверно, все
родители так говорят о своих детях, но моя дочь и вправду была исключительна.
Когда ей было уже лет пять, один из моих братьев сказал мне, что, если она
когда-нибудь захочет уехать работать за границу, имя выдаст ее происхождение, а
потому лучше назвать ее нейтрально – ну вот хоть Афиной. Тогда я не знала, что
это не только название греческой столицы, но и имя богини мудрости. И войны.
Может быть, и мой брат знал это, а кроме того,
прекрасно разбирался в том, какие проблемы может сулить в будущем арабское имя:
он занимался политикой и хотел спасти свою племянницу от тех бед, которые
черными тучами, пока заметными только ему одному, уже собирались на горизонте.
Самое удивительное – Шерин понравилось звучание этого слова. В тот же день она
стала называть себя «Афина» – и отговорить ее не удалось никому. Чтобы
доставить ей удовольствие, мы согласились, уповая в душе, что увлечение ее
скоро пройдет.
Способно ли имя воздействовать на жизнь того,
кто носит его? Ибо время шло, имя прижилось, а мы привыкли к нему.
В двенадцать лет обнаружилось, что она очень
религиозна: ежедневно ходила в церковь, наизусть знала Писание, и это было
одновременно и благодатью, и проклятием. Я опасалась за судьбу своей дочери в
мире, с каждым днем все сильнее раздираемом на части религиозной рознью. В этом
возрасте Шерин уже не раз говорила нам – так, будто это само собой разумеется,
– что у нее есть целый сонм невидимых друзей – ангелов и святых, чьи
изображения мы видели в церкви. У всех детей бывают видения, о которых они по
достижении определенного возраста перестают даже вспоминать. Они склонны
одушевлять своих кукол или плюшевых мишек. Но когда однажды я пришла за Шерин в
школу и услышала, что «ей предстала женщина в белом, похожая на Деву Марию», то
решила, что уж это – чересчур.
Я, разумеется, верю в ангелов. Верю, что они
разговаривают с маленькими детьми, но если это происходит с подростками,
значит, что-то не так. Я знаю несколько случаев, когда пастушкам или
крестьянам, уверявшим, что видели женщину в белом, это в конце концов сломало
жизнь, ибо люди бросались к ним в неистовой жажде чуда, священники впадали в
озабоченность, а в деревни стекались тысячи паломников. Бедняги оканчивали свои
дни в монастыре. Ну так вот, все это меня очень встревожило: в таком возрасте
девочкам полагается интересоваться тонкостями макияжа, красить ногти, смотреть
душещипательные сериалы по телевидению. А тут что-то не то. И я обратилась к
специалисту.
– Напрасно беспокоитесь, – сказал он.
Для врача-педиатра, занимающегося детской
психологией, невидимые друзья были всего лишь проекцией снов, помогающей
ребенку выявить свои желания, высказать чувства. Так что тревожиться не о чем.
– Да, но видение женщины в белых одеждах? –
сказала я.
На это он ответил, что дело, быть может, в
том, что наш с мужем взгляд на мир немного чужд Шерин, наши объяснения не
вполне ее устраивают. И предложил постепенно готовить почву для того, чтобы со
временем рассказать ей, что она – наша приемная дочь. По его мнению, самое
скверное произойдет, если она сама обо всем догадается – в этом случае она
потеряет веру во все и поведение ее может стать непредсказуемым.
С этого дня мы начали разговаривать с дочерью
по-иному. Не знаю, остается ли в памяти человека то, что называется
«первоначальные впечатления бытия», но мы с мужем, как могли, пытались показать
Шерин, что мы ее любили и любим так сильно, что ей нет нужды искать убежища в
воображаемом мире. Она должна была понять, что и видимый мир – прекрасен, а
папа с мамой уберегут ее от любой опасности. Бейрут был красив, пляжи – залиты
солнцем, заполнены людьми. Стараясь избегать открытого столкновения с «женщиной
в белых одеждах», я теперь уделяла дочке больше времени – приглашала домой ее
одноклассников и не упускала ни малейшей возможности проявить к ней нежность и
ласку.
Это принесло свои плоды. Более того – мой муж
часто уезжал по делам, и Шерин скучала по нему. Во имя любви я решила изменить
стиль его жизни, и теперь мы больше времени проводили втроем.
Все шло хорошо до той ночи, когда она с плачем
вбежала ко мне в спальню, твердя, что ей страшно и что она ощущает – ад совсем
близко.
Муж в очередной раз был в отъезде, и я сперва
подумала, что в такое отчаянье девочку привела разлука с ним. Но при чем тут
близкое соседство ада? Неужели она услышала об этом в школе или в церкви? И я
решила, что наутро отправлюсь к ее учительнице.
