— Сюда?
Он согласно кивнул, они прошли и сели. Здесь было уютно, малолюдно, всего несколько пар пили чай и кофе за соседними столиками, и обстановка была спокойной и располагающей к откровенному разговору.
Они заказали кофе. Последовало молчание, которое прервал Ратлидж:
— Вы сегодня поздно возвращаетесь.
— Я была на очень приятном званом вечере. — Мередит улыбнулась, по-видимому что-то вспомнив.
Они встретились впервые на приеме у друзей. Ему казалось, что она видит его насквозь и может даже читать его мысли. Потом понял, что все придумал, и испугался возникшего чувства. Но у нее действительно был дар хорошо разбираться в людях, несмотря на молодость. И его тянуло к ней против его воли.
Принесли кофе. Ратлидж молча ждал, пока молодой человек закончит сервировать стол и отойдет. Официант наконец ушел, и, когда Мередит подвинула ему сахарницу, Ратлидж спросил:
— Почему вы остались?
Он пытался говорить негромко, но это было нелегко, мешал голос Хэмиша, тот просто не умолкал с той минуты, как Ратлидж заметил на улице машину Мередит.
Она поигрывала серебряной ложечкой, поворачивая ее в пальцах, так что отражающийся в металле свет то вспыхивал, то гас, и Ратлидж, как завороженный, тоже стал смотреть на игру света и тени, думая, что эта игра напоминает их взаимоотношения, состоявшие из светлых и темных полос.
— Иен… — Мередит прервала наконец молчание, не глядя на него. Это прозвучало предупреждением — не открывать дверь в прошлое.
Он отпил глоток кофе, почувствовал горький вкус во рту.
— Я был в Суссексе. Вы знаете Гастингс? Там красивый берег. — Ратлидж был недоволен собой. Нашел о чем говорить. Но почему-то ничего не мог придумать другого.
— Правда? Я там никогда не была. — Кажется, Мередит честно пыталась поддержать его и найти общую тему для разговора. — Мне всегда нравилось море. Хотя я никогда не была в восторге от купания. Мне достаточно сидеть на берегу и смотреть на воду.
Он перебирал в голове возможные темы, потом спохватился:
— А как ваше плечо?
Она попала в катастрофу несколько недель назад, когда поезд, следующий на север, в Шотландию, внезапно сошел на повороте с рельсов. Тогда несколько человек были убиты и ранены. У нее было вывихнуто плечо. Он одним из первых прибыл на место происшествия.
— Все уже почти прошло. Доктора оказались опытными. Я жила у друзей, чтобы находиться рядом с клиникой. Знаете, я просто влюбилась в доктора Андерсона. Ему, должно быть, лет шестьдесят пять. По крайней мере. Временами мне даже хотелось, чтобы он был тогда с нами, во Франции. Я ему полностью доверяла и делала все предписанные упражнения. Но скучала по Лондону. Я всегда сюда возвращаюсь. — Голос ее немного дрогнул.
Ратлидж задержал дыхание, потом выдохнул, держа в руках чашку и безуспешно пытаясь отсечь в голове предупреждения Хэмиша.
— Вы ведь знаете, что такое тяжелая контузия?
Она посмотрела ему в глаза:
— Я видела это.
Ему показалось, что она насторожилась.
Он не мог заставить себя продолжать. И, понимая, что не сможет ей все рассказать, сменил тему:
— Моя сестра тоже знает такого доктора. Он пользуется доверием пациентов.
— Редкий дар, — согласилась она, поставив чашку на стол. — Расскажите о Суссексе.
Рассказать про Суссекс, не затрагивая темы убийств, было невозможно. Он порылся в памяти.
— Там есть магазин военных вещей и оружия. От оловянных солдатиков до старинных секир. Был даже кремневый нож.
Мередит заинтересовалась:
— Каменный нож? И сколько же ему лет?
— Очень старый. Я его купил и послал другу, который, скажем так, интересуется подобными вещами. Он только что ушел в отставку из Ярда.
Вместо того чтобы просто приятно провести время в обществе Мередит, как вначале задумывалось, он все испортил, затеяв никому не нужный и бессмысленный разговор. Она почти допила свой кофе. И вдруг задала неожиданный вопрос:
— Иен, вы ведь знаете, что я была медсестрой во Франции?
Он замер, как будто предполагая, куда приведет развитие темы. Интересно, что она видела и слышала, когда его принесли без сознания на пункт скорой помощи после того, как его засыпало землей при взрыве и он чуть не задохнулся, погребенный заживо. Он был контужен, не понимал, где находится и что говорит. Он ее не видел и не знал, что она была там. Это выяснилось в прошлом году, когда он встретил ее в Лондоне на вечере по случаю празднования Нового года.
— Да, — только и мог он из себя выдавить.
Но она, хотя и видела его смущение, тем не менее продолжила:
— Я пошла медсестрой на фронт по эгоистическим причинам. Мой муж пропал в самом начале войны, в бою под Монсом. Я думала, что если попаду во Францию, то смогу его отыскать. Или хотя бы услышать о нем какие-то вести. Все лучше, чем сидеть дома в полной неизвестности. Но я пробыла на фронте три года и ни разу не встретила человека, который мог мне сказать, жив мой муж, или мертв, или в плену.
Мередит никогда до этого не упоминала о своем муже.
— Мне очень жаль, — сказал Ратлидж искренне.
Мередит подняла на него глаза и коротко улыбнулась:
— Спасибо. — Она перевела взгляд на окно и стала следить за движением автомобилей. — Я называю себя вдовой, продолжила она, спустя некоторое время, — так более… Скажем, так более приемлемо в обществе. Но являюсь ли таковой?
— А вы хотите быть вдовой? — спросил Ратлидж.
Она отодвинула чашку:
— Поздно уже. Мне пора. Спасибо, что поговорили со мной, Иен.
Он не двинулся с места.
— Так вы хотите быть вдовой, Мередит?
Она взглянула на него:
— Я хожу на концерт каждый год в день его рождения. Я храню память о нем, поддерживаю близкую связь с его семьей и часто их навещаю. — Глаза ее наполнились слезами, она отвернулась. — Но мечтаю я о тебе, Иен. И я не могу жить с таким грузом вины.
Прежде чем он успел что-то произнести или удержать ее, она встала и пошла к выходу, опустив голову, чтобы никто не видел ее лица. Он пошел было за ней, но понял, что этого не следует делать. Отель — не место для подобных сцен.
К столу подошел официант и спросил, не желает ли он еще что-нибудь.
Глядя в окно, как Мередит идет к своему автомобилю, Ратлидж ответил:
— Виски. Если у вас есть.
Хэмиш тут же сказал: «Какое значение имеет — вдова она или нет. Ты все равно не можешь сказать ей правду».
И эти слова гулом отдались в его голове.
Он понял, что не имеют значения ни его чувства к Мередит Ченнинг, ни ее переживания. Не имеют значения потому, что все равно между ними ничего не может быть. И не надо обманывать себя.