Ко всему прочему в Лондоне находится Мередит Ченнинг. Он пока не хочет, не готов получить ответ на вопросы, которые остались между ними.
К нему подошел инспектор Норман и тоже стал смотреть на черные нелепые сооружения рыбаков.
— Вы ничего не добились и не продвинулись ни на шаг с тех пор, как вернулись. А люди продолжают гибнуть.
— Инспектор Майклсон не пришел в себя?
— Насколько я знаю, его жизнь все еще под угрозой. Ничего не изменилось. Послушайте, если это был не Карл Хопкинс, а, похоже по всему, не он наш убийца, тогда всех из отделения Истфилда, воевавших вместе, надо снова забрать в полицию и допрашивать, пока кто-то не скажет правды. Они зарабатывают на жизнь своим трудом и не захотят сидеть в подвале долго, потому что на них держится дом.
Ратлидж вспомнил, как миссис Маршалл просила помочь накормить свиней. Потеря каждого из этих людей была ударом для семьи.
— Это, конечно, большое искушение. Но мне кажется, они ничего не знают.
— Не поверю. Если вы жили в окопах, вместе ходили в атаку с человеком четыре года, то узнаете очень хорошо, из какого теста он сделан. — Норман почти точно повторил слова констебля Уокера.
— Но почему наши победители держат рот на замке, ведь, назвав всего одно имя, они сразу окажутся в безопасности. Угроза убийства висит над ними постоянно. Это как вражеский снайпер, когда выбирает цель из укрытия.
— Потому что есть нечто такое в их прошлом, что они тщательно скрывают. Какое самое худшее преступление, по солдатским понятиям, можно совершить?
Вспомнив Хэмиша, Ратлидж ответил:
— Дезертирство в бою.
— Ну, об этом они не стали бы молчать. Расстрел пленных? Застрелить одного из своих офицеров в спину?
— Тогда почему был убит Энтони Пирс? Он воевал не с ними.
— Принято. Я рад, что они послали вас обратно. Мне не придется отвечать за то, что не смогу раскрыть преступление. Вся вина ляжет на вас.
Неужели это дело останется нераскрытым? Как у Камминса дело Стонхенджа? Ратлиджу все чаще приходило в голову это сравнение.
— Я обязательно вас извещу, как меня наказали, чтобы вы могли позлорадствовать.
Инспектор Норман засмеялся:
— Если бы мы с вами не были так похожи, могли бы дружить.
Он повернулся и пошел прочь.
Ратлидж посмотрел ему вслед и тоже пошел к своему автомобилю. Кожаные сиденья нагрелись на солнце. По берегу прогуливались отдыхающие. Дышал красотой и миром роскошный травяной склон Ист-Хилл. Три молодые девушки кокетничали с молодым человеком своего возраста. Беспечные красивые лица под зонтиками от солнца. Все одеты по погоде — в белые или светлых оттенков платья и костюмы. Картина напоминала довоенное время, 1914 год, когда тень войны еще только чуть надвинулась на мир. Но тут Хэмиш пробурчал что-то свое, и впечатление пропало.
Он зашел навестить миссис Джефферс. Она консервировала на кухне сливы. Маленькая девочка, открывшая дверь, проводила его на кухню и побежала во внутренний садик, где стала гоняться за бабочками.
— Они могут забыть хоть на время, — сказала женщина, — а я не могу. — Она посмотрела на дочь. Ее светло-каштановые волосы были завязаны сзади, чтобы не мешали, руки покраснели от пара и горячей воды. — Хочу сделать компот, а то пропадут. Говоря по правде, не знаю, чем могу вам помочь. Меня не было здесь, когда убили Уильяма. Не думаю, что у него были враги. Он не сделал ничего, что могло бы настроить людей против него или чего можно было бы стыдиться. Он был хорошим человеком. Не знаю, как нам жить теперь без него. — Слезы наполнили ее глаза, и она вытерла их полотенцем. — Мне иногда кажется, что я больше не могу больше плакать, но снова плачу.
— Ваш муж хорошо знал Томми Саммерса?
— Томми? Мне кажется, его никто не знал хорошо. Он был трудный мальчик. Его так долго и много обижали, что он замкнулся и ни с кем не был откровенным. Это так стыдно, что мальчики над ним издевались, а Уилл был одним из них. Я иногда думала: что, если бы Томми вдруг исчез вообще с лица земли, пожалел бы кто-нибудь о нем? Наверное, только его отец да еще сестра. — Миссис Джефферс закрыла две банки крышками и стала наполнять третью. — А вот его сестра мне нравилась. Хорошенькая и очень добрая. Она была моложе нас. Ее мать умерла рано, и меня иногда нанимали за ней присмотреть после школы. Я бы и без денег это делала. Но мне не хотелось из-за Томми, он вечно шнырял поблизости, как будто шпионил. Я иногда писала ей, когда они переехали. Мне было жаль, что у нее такой брат, но я ведь и сама была тогда ребенком, плохо разбиралась в людях. А теперь, когда прошло столько времени, я иногда думаю, что, может быть, он и не был такой уж противный, просто у него всегда был неприятный вид, как бы назвать — кислый, что ли.
— У вас сохранились эти письма? — спросил Ратлидж, который вдруг понял, что может разыскать сестру Саммерса быстрее, чем это сделает сержант Гибсон.
— О, после замужества я их не хранила. Зачем они мне. Мы не виделись много лет, и если бы встретились, то и поговорить было бы не о чем. Кроме как о детях и погоде. Но я хотела пригласить ее на свадьбу. Знаете, когда сам счастлив, хочется всем рассказать об этом, верно?
— Вы знаете, где ее найти?
— Да… Реджина Саммерс. Адрес: дом имеет странное название — «Старый колодец», Айрис-Лейн, Минтон, Шропшир. Я думала, как может дом выглядеть старым колодцем, а моя сестра говорила, что это, наверное, просто дыра в земле, потому что Томми должен жить в норе. Она считала это смешным, а я — нет.
— Ваш муж был дружен с Дэниелом Пирсом?
— Мистер Дэниел? Кто вам сказал такое? Мы, конечно, играли вместе, учились. Но отец мистера Дэниела был богат, а наши отцы — нет. Это большая преграда в дружбе, даже когда вы дети. Не потому, что мистер Энтони или Дэниел были гордецами, они просто были другими, даже если и водились с нами.
Ратлидж поблагодарил миссис Джефферс, а она на это сказала:
— Найдите убийцу Уилла — это единственная благодарность, которую я жду от вас.
Оставив короткую записку для констебля Уокера и график ночного дежурства, Ратлидж собрал чемодан и, покинув гостиницу, направился в Шропшир.
У него оставалось меньше трех дней, чтобы найти ответ.
Всего три дня.
По пути он остановился в Лондоне, чтобы переодеться. Там его ждало письмо. От Реджинальда Юма.
«Я все еще с Розмари. Мысль о том, что она останется одна, без Макса, в доме, наполненном воспоминаниями о нем, нестерпима. Мое присутствие, которое заставляет заботиться обо мне, ее отвлекает. Я стараюсь ей не докучать и не мешать. Здешние доктора стараются меня убедить ехать в Америку, в Аризону. Они считают, что мне должен помочь сухой горячий воздух. Но мне кажется, что я не перенесу такого длительного путешествия. Кроме того, мне надо кое-что сделать при жизни. Хочу, чтобы ты знал: Розмари начинает успокаиваться. Но ей еще далеко до полного спокойствия и примирения с поступком Макса».
