Бросив свои пакеты, Оля побежала в кухню («В горящую избу войдет!» – одобрительно прокомментировал ее внутренний голос) и распахнула окно настежь. Дымные тучи грозовым фронтом потянулись вон, видимость в пищеблоке немного улучшилась, и Оля увидела, что коптит, чадит и воняет эмалированная кастрюля на плите.
Она выключила газ, помахала рукой, разгоняя дым над емкостью, опасливо заглянула в кастрюлю и поморщилась при виде безобразного темного кома, из которого торчала мучительно скрюченная и дочерна обугленная куриная лапа. Поскольку Костик при всей его изобретательности подобных ингредиентов для изготовления петард не использовал, стало ясно, что дымовая завеса – дело рук Галины Викторовны.
– Мама! – возмущенно позвала Оля. – Ты что, уснула?
Сердито топая, она прошла в гостиную, а оттуда – в родительскую спальню, но маму нигде не нашла.
«Субботний шмон», – кашлянув, напомнил ей внутренний голос. Это был деликатный намек на то, что маменька вполне могла прозевать пожар, сосредоточившись на обыске Олиной комнаты.
– А что у меня там такого? – вслух подумала Оля, направляясь к себе и всерьез недоумевая, чем же мама так увлеклась.
Она толкнула дверь – и ахнула.
Галины Викторовны в комнате не было, а что касается риторического вопроса: «Что у меня там такое?» – то ответить на него можно было только трехэтажным матом.
Литературным языком можно было сказать, чего в комнате нет: чистоты, порядка и уюта.
Всегда были, и вот – пропали без следа, уступив место потрясающему разгрому!
На столе, на полу, на диване – повсюду! – толстым слоем лежали бумаги и бумажки, листы и листочки, записки, тетрадки, рисунки и прочие макулатурные сокровища, прежде бережно хранившиеся на книжных полках, в бюро и в выдвижных ящиках письменного стола.
– Мама! – ошеломленно повторила Оля.
Определенно, пора срочно менять семейные традиции! Доселе тихий и, в общем-то, безвредный субботний шмон вошел в неконтролируемую стадию бандитского погрома.
И, кстати, непонятно было, куда же делась начинающая, но очень результативно действующая погромщица – мама?
– Надеюсь, она не понесла свой разрушительный порыв в массы, – пробормотала Оля, неловко топчась по бумагам.
Она не могла сообразить, с чего ей начинать уборку.
Галина Викторовна тем временем пережила еще более тяжкое потрясение, потому что в грудном центре, куда она примчалась на такси, пациента Константина Романчикова не могли отыскать – никак, хоть ты тресни.
Треснул в результате халат на главвраче, которого истомленная страхом и тревогой Галина Викторовна в конце концов запросто схватила за грудки и прижала к пальме в холле, точь-в-точь как Бармалей Айболита. После этого инцидента привлеченный к поискам персонал клиники получил могучий мобилизующий пинок от главного, но и это не принесло результата.
Ни бумажные карточки, ни компьютерная база центра, ни живые люди, опрашиваемые и допрашиваемые в лучших гестаповских традициях, о пациенте Романчикове знать не знали.
Наконец, с двадцатой или тридцатой попытки, Галина Викторовна дозвонилась на мобильный телефон сына.
– Да, мам? – невозмутимо поинтересовался Костик сквозь размеренное чавканье.
– Костя, ты где?! – вскричала любящая мать таким голосом, что в лаборатории зазвенели пробирки.
– Вышел из бассейна, пирожок ем, жду троллейбус, а что?
– Как это – что?! А как же авария?!
– Какая авария, мам? Что случилось? – заволновался Костик. – С папой что-то?! Мам! Не молчи!
Галина Викторовна молча хватала ртом больничный воздух, густо пахнувший лекарствами и кислой капустой.
Персонал, измученный бурными поисками несуществующего пациента, взирал на нее с мрачным подозрением.
– Я сейчас, – неискренне пообещала Галина Викторовна медикам и дезертировала во двор.
В трубке, которую она на бегу прижимала к взволнованно вздымавшейся груди, встревоженно квакал блудный сын.
– Так ты жив и здоров?! – уточнила родительница, не скрывая своего возмущения этим фактом. – Ну, Костик, все, это была твоя последняя шуточка. Я тебя сама убью, своими руками!
На пути домой смертоубийственный порыв разозленной Галины Викторовны только окреп, превратившись из сотрясавших воздух угроз в твердое намерение всыпать сыночку по первое число в районе пятой точки. С этой целью уже в подъезде хорошая мать, совершившая эволюционный скачок от любви до ненависти, отстегнула со своей сумки кожаный ремень широкого назначения. Сумку она бросила на лестничной площадке, и, держа руку с ремнем на отлете, как казак – шашку, ворвалась в квартиру с воплем:
– Ну, я тебе покажу!
Оля, успевшая подобрать с ковра охапку бумажек, бросила на атакующую маму один-единственный взгляд и сразу же решила, что ей уже достаточно показали. Мама была заметно не в себе и в таком состоянии даже без ремня в руке запросто разогнала бы по углам шестой палаты самых буйных Наполеонов, Тутанхамонов и Чингисханов.
– Мамочка, я больше не буду! – на всякий случай пообещала Оля и отступила в угол.
– Где он? Где это чудовище?! – кружась по комнате с ремнем в руке, кричала Галина Викторовна.
Оля решила, что мама спрашивает о Громове – ну а что же еще могло ее так взволновать? – и заявила:
– Если он тебе так уж не нравится, я могу с ним порвать!
– Я сама его порву! Я его породила, я его и убью!
– В смысле?! – моргнула Оля.
А ее внутренний голос с негодованием произнес: «Это просто какое-то индийское кино! Марина – сестра Громова, Ксюша – невеста Громова, а моя мама – мать Громова?!»
– Весь мир сошел с ума, – пробормотала Оля.
– Ма! – в рифму откликнулся Костик, торопливо шагнув в дверь, которая так и стояла нараспашку. – Что с папой?!
– С каким еще папой?! – еще больше напряглась Оля, решив, что сейчас для Громова еще и папашу «подберут».
– А что с Ольгой?! – увидев гипс на руке сестры, Костик задал новый вопрос. – Мама! Это ты ее избила?!
– Нет, она только комнату мою разгромила, руку я повредила сама! – поспешила реабилитировать буйную, но любимую маму добрая дочь.
– Какую комнату?! – возмутилась этой напраслиной Галина Викторовна.
– Кажется, она не понимает, где она и кто она, – громким шепотом сообщила Костику Оля. – Думает, что она – мать одного моего знакомого!
В этот момент в гостеприимно распахнутую дверь вошел папа, заметно перекосившийся на бок под тяжестью пластмассовой канистры.
– Какого еще знакомого? – с подозрением спросил он, посмотрев на супругу. – Галя! У тебя есть еще какие-то дети, кроме наших?!
– Какие еще дети, мне и этих много! – закричала Галина Викторовна, отчаянно замахнувшись на отпрянувшего Костика ремнем от сумки.
