Соседку мою уже выписали, и вариант «поболтать-посплетничать» отвалился. Зрение мое восстановилось пока крайне незначительно, так что ни читать, ни смотреть телевизор я не могла. А слушать по больничному радио музыкальную классику (сегодня это был «Эгмонт» Бетховена) мне уже чертовски надоело. Честно говоря, в последние полчаса я развлекала себя мыслями о том, что неплохо было бы выяснить, где находится больничная радиорубка, чтобы наведаться к местному диджею с новыми дисками. Лучше всего – автоматными.
– Побеседовать – это я всегда готова! – горячо заверила я гостей. – И не ограничивайте себя во времени, до пятницы я совершенно свободна!
Тут визитер, присевший у стола, подозрительно хмыкнул.
Я повернула голову и очень внимательно на него посмотрела, но на этот раз прием не сработал – у мужика оказались крепкие нервы, он мне не представился.
– Как вы, наверное, догадываетесь, предметом нашего разговора будут события, происходившие в этой палате вчера вечером, приблизительно с десяти до половины одиннадцатого, – ровным голосом лектора начал Николай Васильевич. – Я прошу вас изложить нам ваше видение случившегося.
– СЛЫШАНИЕ случившегося! – добросовестно поправила я. – Вчера вечером я еще совсем незрячая была, так что собственного видения случившегося у меня, к сожалению, нет.
Сожаление мое было абсолютно искренним. Я страшно досадовала, что по большей части пропустила увлекательное массовое шоу с трагическим исходом. Каюсь, я ужасно любопытна!
– Хорошо, изложите свое слышание, – несколько озадаченно согласился Николай Васильевич.
– Излагаю!
Я повозилась, поудобнее устраиваясь в постели.
– Итак… Сначала у Ады упала вилка. Потом она уронила котлету. Затем потеряла бутерброд с маслом. Потом стала искать свой телефон, вытянула из-под кровати чемодан и выбросила из него все свои вещи… Это я вам вкратце обрисовала сцену действия.
Было очень досадно, что я не могу разглядеть выражение лица Николая Васильевича, но рот он приоткрыл, это точно!
Ничего удивительного – я профессиональный тележурналист, умеющий захватить и удерживать внимание публики.
«Публика уже готова, можешь переходить к более сложным предложениям», – посоветовал мне внутренний голос.
Я кивнула и приступила собственно к рассказу:
– Была тихая апрельская ночь, близилось полнолуние, но задернутые шторы почти не пропускали в комнату свет. Впрочем, две недавно прооперированные дамы – я и Ада – все равно пребывали в кромешном мраке временной слепоты…
Я сделала драматическую паузу и посмотрела на Николая Васильевича. Он слабо вздрогнул, словно встряхнулся, и попросил:
– Давайте ближе к делу.
– Ну, давайте, – я с легким сожалением отказалась от мысли в красках живописать муки временной слепоты. – Короче, я услышала, как скрипнула дверь: кто-то вошел в палату.
– Кто? – мой собеседник слегка подался вперед.
– Я же не видела, а он не представился! – напомнила я и с укором посмотрела на посетителя, который тоже не соизволил мне представиться. – Потом снова что-то упало. Я было подумала, что Ада опять уронила что-то из еды, но это был он.
– Кто?!
– Тот, кто не представился!
Гость у стола негромко хрюкнул.
– Допустим, – Николай Васильевич легонечко побарабанил пальцами по прикроватной тумбочке. – И что было дальше?
– Дальше снова скрипнула дверь, и кто-то вошел в палату.
– Кто?
– Уж простите! – я развела руками. – Он тоже не представился! Ни словечка не сказал, упал совсем молча. И тут…
– Неужели снова скрипнула дверь?! – с тихой радостью в голосе предположил дотоле молчавший визитер-инкогнито.
– Представьте, вы угадали, – подтвердила я задумчиво: голос веселого и находчивого гостя показался мне знакомым. – Дверь открылась и закрылась, кто-то вошел…
– Кто? – мертвым голосом вопросил Николай Васильевич.
– Он не представился! – дружным дуэтом ответили мы с Инкогнито.
Доктор у стены нервно хихикнул. Смешок у него был нездоровый. Доктору явно имело смысл полечиться.
– Может, мне не рассказывать дальше? – обиделась я.
– Рассказывайте.
– Ладно, уже совсем немного осталось, – я ускорилась.
– …А потом кто-то вскрикнул! – я остановилась и задумалась. – Право, не знаю, кто именно: к этому моменту в палате уже было так много народу… Думаю, это неважно. Важно, что дверь…
– СНОВА СКРИПНУЛА! – восторженно просипел Инкогнито и мелко затрясся.
Колченогий стул под ним забился в шумном эпилептическом припадке.
– Да!
Я с вызовом посмотрела на угрюмо молчащего Николая Васильевича:
– А почему же вы не спрашиваете меня, кто пришел?
– А вы скажете?! – изумился он.
– Конечно! – я победно улыбнулась. – Это была дежурная медсестра! Она, в отличие от всех прочих, не молчала как рыба! От нее-то я и услышала, что один из тех, кто пришел и не представился, кажется, преставился… То есть умер. А он правда умер?
Я вопросительно взглянула на главврача.
– К счастью, нет, только получил серьезную травму и сейчас находится в нейрохирургии!
– Серьезную травму? У нас в палате?
Я перевела вопросительный взгляд на Николая Васильевича.
– Проникающее ранение головы острым металлическим предметом, – неохотно подтвердил он.
– Он очень неудачно упал на вилку, – поторопился объяснить главный врач.
– А-а-а, тогда понятно. За что боролись, на то и напоролись, – пробормотала я.
– В смысле? – быстро спросил Николай Васильевич.
– В смысле, это же палата повышенной комфортности, – объяснила я. – Тут пациентам завтрак, обед и ужин приносят в постель, и столовые приборы подают мельхиоровые, а не алюминиевые. Так что вилка была крепкая, острая…
Доктор у стеночки сокрушенно вздохнул.
– Вот пришел бы этот ночной гость в обычную общую палату – и остался бы цел и невредим, потому как тамошние вилки гнутся, как ивовые прутики, – подытожила я и встрепенулась. – Да, кстати! А зачем он вообще сюда пришел?
– Мы разберемся, – неубедительно пообещал Николай Васильевич и встал со стула.
– А зачем они все сюда пришли?! – я торопилась задать свои вопросы, но гости уже уходили: сначала Николай Васильевич, за ним главврач. – Ну, кроме медсестры, ее-то мы сами вызвали…
– Сами с усами, – хмыкнул Инкогнито, пересаживаясь на стул у моей кровати. – Ох, Ленка, вечно ты вляпываешься в какие-то истории! Ну, привет! Катастрофически выглядишь, скажу я тебе!
