– А в детской – дети.
– А сколько дюжин?
Ирка утробно хохотнула, но тут же извинилась за неуместное веселье и сделала лицо, как на похоронах.
– Здесь что-то искали, – решила я.
– Что? – с острым интересом спросила Настя.
– Может, золотой канделябр с антресолей, – задумчиво отозвалась я, вспомнив идиотские версии Лазарчука. – А может, вазу династии Минь с блошиного рынка в Лондоне…
– Не нашли? – спросила Настя.
– Мы – нет, – рассеянно ответила я. – М-да… Хорошо бы понять, что еще пропало?
– Хм… Ты же говорила, что уже пропали копилки? А это разве не они? – Зоркая Ирка некультурно ткнула пальцем в угол.
Я посмотрела: прижавшись к плинтусу, на краю паласа бок о бок стояли игрушечный банкомат и жестяной домик с прорезью в крыше. Они как будто пытались максимально отодвинуться от отвратительного им разгрома и выглядели потеряно и сиротливо.
Я схватила банкомат и сразу же поняла, что особо радоваться нечему: обычно увесистый игрушечный сейф был очень легким и в ответ на встряску даже не звякнул.
– Пустой! – поняла я.
– Эх, пустым-пуста моя коробочка! – вздохнула Ирка, переврав еще одну народную песню. – А вторая?
Я энергично потрясла копилку-домик, и она загромыхала, как груженный металлоломом «ЗИЛок» на ухабистом пути к сталеплавильному заводу.
– Ура! – шумно выразила пролетарскую радость моя подружка.
– Ура-то ура, да только монеты гремят по-другому, – заметила я, открывая копилку.
Монет в ней и в самом деле не было. Мажорно гремели восемь разновеликих ключей, прицепленных на одно кольцо.
Я молча посмотрела на Ирку.
Ирка молча смотрела на меня.
– А деньги где? – спросила утомительно любознательная Круглова, заглянув в жестяное нутро денежного домика.
– Под крышей дома моего-о-о! – напела неугомонная народная песенница Ирина Максимова.
– Заканчивай концерт по заявкам! – я рассердилась, потому что совсем запуталась. – Ничего не понимаю! В голове полная каша!
– А в бумажке что?
Ирка снова потыкала пальцем в пол. Оказывается, копилка-домик стояла на низком фундаменте из белого почтового конверта. Я взяла его, открыла и достала деньги. Три тысячи рублей «пятисотками».
– Сколько денег было в этих копилках? – быстро спросила бизнесвумен Максимова.
– Около трех тысяч.
– Ага.
Мы снова обменялись взглядами и помолчали, не обращая внимания на изнывающую от любопытства Круглову, которая аж приседала, точно монашенка, стесняющаяся отпроситься с праздничной службы по малой нужде.
– Сейчас, когда мы пришли, дверь была закрыта на один английский замок, – напомнила я. – Значит, он вернул нам копилки, оставил ключи и ушел, захлопнув дверь.
– Кто – он?! – не выдержала Настя.
– Тот, кто заложил три тысячи своих рублей в основание финансового благосостояния моего ребенка, – туманно выразилась я и обмахнула разгоревшееся лицо тощим веером из денежных купюр. – Все равно, ничего не понимаю! Что же он тут так искал?!
– Смысл жизни? – робко предположила Круглова.
Мы с подружкой посмотрели на нее, как на идиотку. То есть совершенно правильно посмотрели.
– Не знаю, что тут искали, но точно не канделябр.
Ирка двинулась по комнате, переступая через развалы книжек и тушки мягких игрушек.
– И не китайскую вазу, это ясно. Искали что-то маленькое!
Она отработанным жестом указала на половинку матрешки. Широко разбросанные по всей комнате составные части деревянных фигурок наводили на мысль о яростной кукольной битве с применением разрывных снарядов. Или о праздничном хороводе на минном поле.
– Я помню этих матрешек, они все закрываются туго, как глубоководный батискаф! – сказала моя эрудированная подруга. – А он не поленился расчленить все кукольное семейство из восьми фигурок, даже самую маленькую матрешечку – и ту разобрал!
– Так, так! – Я включилась в детективную работу. – И шкатулка в виде пасхального яйца открыта, и паззлы из коробочек высыпаны, и даже пластмассовые контейнеры из-под «киндерсюрпризов» переполовинены! Точно, Ирка, ты права, тут искали какую-то мелочь!
– Какую? – спросила Круглова, испортив нам с Иркой все удовольствие от результативной работы мысли.
– Наперстки династии Минь, – проворчала я, покосившись на пасхальную цветную скорлупу «киндерсюрпризных» яиц.
– А фиг ее знает, какую! – Ирка почесала в затылке и зевнула. – Давайте спать? Утро вечера мудренее.
– И светлее, – согласилась я. – Может, при свете дня мы еще что-нибудь важное разглядим. Ладно, уходим отсюда, я вам в другой комнате постелю. Кто будет спать на раскладушке, а кто на надувном матрасе?
Мы еще немного повозились, обустраивая бивуаки, и наконец легли, но только Настя Круглова, хранимая целым сонмом разноплеменных божеств и могучих духов, уснула сразу же.
Ирка ворочалась, выжимая тяжкие глухие вздохи из надувного матраса, и наконец поделилась со мной своими соображениями:
– Лен, а, Лен? Как ты думаешь, если он оставил ключи, значит, не планирует сюда возвращаться?
Я сказала, что эта мысль меня радует.
– А если он не планирует сюда приходить, значит, он уже нашел здесь то, что искал? – в голосе подружки отчетливо прозвучало сожаление.
Я промолчала.
– И мы никогда, никогда не узнаем, что это было, – пробормотала она и горестно всхрапнула.
Сладко посапывающий мужчина – зрелище не менее трогательное, чем спящий ребенок.
Ларочка с нежностью посмотрела на мужа. Гроза бандитов и жуликов майор Лазарчук крепко спал, утопив в пуховой подушке посеребренный ранней сединой висок. Тень от ресниц незаметно перетекала в густую штриховку вчерашней щетины, лоб разгладился, брови перестали тяготеть к слиянию, губы шевелились.
Ларочка придвинулась поближе и прислушалась.
– Люди в черном… – прошептал спящий.
– Да этому фильму лет сто уже, наверное! – усмехнулась Ларочка. – Эх, майор, майор! В кино тебя вытащить, что ли?
Майор перевернулся на бок. Ларочка потянула одеяло, заботливо накрывая им обнажившуюся мужнину пятку – натруженную и выразительную, как аналогичный фрагмент ноги Блудного сына со знаменитой картины Рембранта.
– Ну, де-е-евочки… – капризно протянул Лазарчук, брыкнув ногой.
– Девочки?! – повторила Лариса, моментально сделав глаза стрелковыми амбразурами. – Какие еще девочки?!
Она загнула пальцы и почесала акриловыми ногтями вмиг переставшую ее умилять пятку блудного мужа.
