Свет становился все ярче, и у меня появилось ощущение, что
он, окутав весь мир, проникает в каждый дом, освещает самые глухие тупики и
хотя бы на секунду прикасается к каждому живому существу на земле.
…Кто-то поддерживал мои руки – воздетые, простершиеся до
самого поднебесья. В этот момент поток голубого света налился такой нестерпимой
мощью, что мне почудилось – сейчас потеряю сознание. Но мне удалось удерживать
этот поток еще несколько секунд, пока не смолкла звучавшая во мне музыка.
Чувствуя полнейшее изнеможение и одновременно – невероятную
свободу и ликующую радость от того, что было испытано мною мгновение назад, я
наконец сумел расслабиться. Руки, поддерживающие меня с двух сторон, разжались.
Я понял, что слева был Петрус, и в глубине души я уже догадывался, кто стоял
справа.
И, открыв глаза, увидел рядом с собой монаха Альфонсо. Он
улыбнулся мне и по-испански сказал: «Доброй ночи». Я улыбнулся в ответ и, взяв
его руку, крепко прижал ее к груди. Он не противился, но затем мягко
высвободился.
Мы молчали. Спустя некоторое время Альфонсо поднялся и
продолжил свой путь по каменистой равнине. Я глядел ему вслед, пока он
окончательно не скрылся в темноте.
Тут Петрус наконец прервал молчание, но об Альфонсо он не
промолвил ни слова.
– Делай это упражнение как можно чаще, и тогда Агапе вновь
оживет в тебе. Повторяй упражнение перед каждым важным шагом в твоей жизни, в
начале любого странствия, в минуты сильного душевного напряжения. Если
представится возможность, выполняй упражнение вместе с кем-нибудь из тех, кто
тебе мил. Этот ритуал лучше делать не в одиночку.
Передо мной был прежний Петрус: наставник, инструктор и
проводник, о котором я почти ничего не знал. Те чувства, что он выказал, когда
мы сидели в хижине отшельника, уже улетучились. Хотя, когда он меня поддерживал
во время упражнения, я смог ощутить величие его души.
Мы вернулись в хижину отшельника, где оставили вещи.
– Хозяин сегодня не вернется, так что мы можем лечь здесь, –
сказал Петрус, устраиваясь на земляном полу.
Я раскатал свой спальный мешок, приложился к бутыли с вином
и тоже лег. После упражнения с потоком Любви Всеобъемлющей на меня навалилась
огромная усталость. Но эта усталость была приятной, в ней не было напряжения, и
еще, прежде чем закрыть глаза, я вспомнил худого бородатого монаха, что сидел
со мной рядом и пожелал мне потом доброй ночи. Где-то снаружи, во тьме,
находился этот человек, охваченный пламенем Божественной Любви. Может быть, эта
ночь казалась такой непроглядно-темной потому, что он впитал в себя весь свет
нашего мира?
Смерть
– Пилигримы? – осведомилась старушка-хозяйка, подавая нам
утренний кофе.
Дело было в местечке, называвшемся Асофра, – маленькие домики
с гербами на фасадах, а на площади – фонтан, водой из которого минуту назад мы
наполнили свои фляги.
Когда я подтвердил ее догадку, глаза старушки засветились
уважением и гордостью.
– В детстве моем, помню, дня не проходило, чтобы здесь,
следуя Путем Сантьяго, не появлялся хотя бы один пилигрим. Не знаю уж, что
такое случилось после войны, когда воцарился Франко, но поток паломников иссяк.
Должно быть, автостраду проложили. Теперешние шагу пешком не ступят – только на
машине.
Петрус промолчал – он вообще в это утро встал не с той ноги
и пребывал в скверном расположении духа. Я же согласился с хозяйкой,
представляя себе новую заасфальтированную магистраль, автомобили с
нарисованными на капотах раковинами, сувенирные палатки у ворот монастырей.
Покончив с завтраком – чашка кофе с молоком и хлеб с
оливковым маслом, – взялся за путеводитель Эмерика Пико, прикинул и понял, что
во второй половине дня мы доберемся до Санто-Доминго-де-ла-Кальсады, ночевать
же, судя по всему, будем в одном из тех старинных замков, которые испанское
правительство превратило в благоустроенные отели. Еще я обнаружил, что, хотя мы
регулярно питались три раза в день, денег почему-то уходит значительно меньше,
чем предполагалось. Что ж, значит, пришло время совершить нечто сумасбродное и
сделать что-то такое, чтобы все прочие органы и члены не чувствовали себя по
сравнению с желудком обделенными.
Я и проснулся сегодня, охваченный каким-то странным
ощущением – будто мне во что бы то ни стало надо немедленно оказаться в
Санто-Доминго, – ощущением, которое испытал два дня назад, когда мы пришли к
скиту, и которое вроде бы не должно было повториться. Петрус тоже был
меланхоличней и молчаливей, чем обычно. Уж не позавчерашняя ли встреча с
Альфонсо тому причиной? – подумал я. Мне очень хотелось вызвать Астрейна и
побеседовать с ним по этому поводу.
Но, во-первых, я никогда не производил такие заклинания
утром, а во-вторых, не был уверен в том, что будет толк. Так или иначе,
намерение это было мною отвергнуто.
Итак, мы допили кофе и тронулись в путь. Миновали
средневековой постройки дом с гербом на фронтоне, лежавший в развалинах
постоялый двор для паломников, парк, разбитый в городской черте. И только я
собрался углубиться в процесс ходьбы через поля, как вдруг и очень явственно
дал о себе знать мой левый бок. Я продолжал шагать, но тут меня придержал
Петрус.
– Не беги, – сказал он. – Остановись и погляди. Я хотел
отмахнуться от его совета и двигаться дальше, но не тут-то было. Ощущения были
весьма неприятны – нечто вроде резей в желудке. Минуту или две я пытался
убедить себя, что это скверно подействовал на меня хлеб, смоченный оливковым
маслом, однако что толку было обманывать себя. Мне ли не знать, какие ощущения приносят
напряжение и страх?!
– Обернись! – голос Петруса был необыкновенно настойчив. –
Обернись и взгляни, пока не поздно.
И я резко обернулся. Слева от меня среди выжженных зноем
деревьев стоял заброшенный дом. Олива вздымала скрюченные ветви в поднебесье. А
между нею и домом, неотрывно глядя на меня, стоял пес.
Черный пес. Тот самый, которого я несколько дней назад
выгнал из дома женщины.
Позабыв о Петрусе, я встретил взгляд собаки таким же
пристальным взором. Внутренний голос – уж не знаю чей: Астрейна или моего
ангела-хранителя – предупреждал, что в тот самый миг, как я отведу глаза, пес
кинется на меня. И вот несколько минут, показавшихся бесконечными, мы
пристально глядели друг на друга.
