И лишь перевалив через гребень пологого холма, я понял, в
чем дело, и замер в восхищении при виде этого необычайного творения природы: во
впадине, способной вместить в себя пятиэтажный дом, бурлила, устремляясь к
центру земли, вода. Края этого исполинского отверстия покрывала, обрамляя
поток, зелень пышная и буйная, разительно отличавшаяся от чахлой
растительности, по которой мы ступали.
– Мы сойдем вниз здесь, – сказал Петрус.
И мы начали спуск, и я тотчас вспомнил Жюля Верна –
казалось, будто мы направляемся к центру земли. Спускаться по крутому откосу
было нелегко: чтобы не свалиться, я то и дело хватался за колючие ветки,
цеплялся за режуще-острые камни, так что, когда мы добрались до самого дна,
руки у меня были исцарапаны сплошь.
– Дивное творение природы, – сказал Петрус.
С ним нельзя было не согласиться. Этот возникший посреди
пустыни оазис со свежей растительностью, на которой вспыхивали мириадами радуг
капли воды, вблизи был так же прекрасен, как и при взгляде сверху.
– Здесь природа показывает свою силу, – настойчиво произнес
Петрус.
– Верно, – согласился я.
– И позволяет показать нашу силу нам. Давай поднимемся по
этому водопаду. По склону, вдоль потока воды.
Я снова поглядел на картину, открывающуюся моему взору.
Теперь меня уже не восхищал прекрасный оазис, эта изощренно-прихотливая выдумка
природы. Я стоял перед пятнадцатиметровой стеной, по которой с оглушительным
грохотом мчался поток. Маленькое озерцо, образованное им внизу, было неглубоко
– в рост человека, но гремящая вода устремлялась в отверстие, уходящее невесть
в какие бездны. Откос был крутым и гладким, уцепиться не за что, а озеро –
слишком мелко, так что, если свалишься, вода не смягчит удар. Задача казалась
совершенно невыполнимой.
Я вспомнил о том, что произошло пять лет назад, когда, чтобы
исполнить чрезвычайно опасный ритуал, тоже требовалось совершить восхождение.
Наставник тогда предоставил мне возможность выбора – продолжать или нет. Я был
моложе, пребывал в упоении от открывшегося мне могущества Наставника и от чудес
Традиции, а потому решил не отступать. Хотелось продемонстрировать свою отвагу
и мужество.
И вот, на исходе первого часа, когда мне предстояло
выполнить самую трудную часть задания, ветер вдруг задул с такой силой, что
мне, чтобы не сорваться вниз, пришлось вцепиться в маленькую площадочку, на
которой я стоял. Каково же было мое удивление, когда через минуту я заметил –
кто-то поддерживает меня, помогая принять более устойчивую и безопасную позу.
Открыв глаза, я увидел перед собой Наставника.
Он несколько раз взмахнул руками, и ветер внезапно стих. С
невероятным проворством, обнаруживавшим порой отработанный навык левитации, то
есть умения парить в воздухе, он спустился с горы и велел мне следовать за ним.
На дрожащих ногах добравшись до низу, я с негодованием
осведомился, почему не унял он ветер до того, как тот налетел на меня.
– Это я его и послал, – был ответ.
– Чтобы погубить меня?
– Чтобы спасти. Ты не смог бы подняться на вершину. Когда я
спрашивал тебя, хочешь ли совершить восхождение, я проверял не отвагу твою. Но
мудрость. Ты выполнял приказ, который я тебе не отдавал. Если бы ты владел
искусством левитации, все было бы в порядке. Но ты предпочел проявить храбрость
там, где требовалось всего-навсего благоразумие.
И в тот день он рассказал мне о магах, которые, теряя
здравомыслие в ходе озарения, переставали отличать свое собственное могущество
от могущества своих учеников. На том отрезке моей жизни, что была посвящена
изучению Традиции, мне приходилось встречать трех великих Наставников – одним
из них был и мой собственный, – способных перенести свое могущество из плана
физического в такие сферы, которые обыкновенному человеку не могут привидеться
даже во сне. Я видел чудеса, я слышал точные предсказания будущего, я знал всю
цепь прошедших реинкарнаций. Мой Наставник рассказал мне о событиях на
Мальвинах за два месяца до того, как аргентинцы захватили острова. Он подробно
описал ход событий и – в астральном плане – объяснил причины, приведшие к
вооруженному столкновению.
Однако с того дня я стал замечать, что существуют и такие
маги, которые, по выражению Наставника, «потеряли здравомыслие в процессе
озарения». Они почти во всем – и даже в могуществе своем – были подобны
Наставникам: я своими глазами наблюдал, как один из них за пятнадцать минут
предельной концентрации заставил прорасти брошенное в землю зерно. Но и он, и
кое-кто еще уже ввергли в безумие и отчаянье многих своих учеников. Кое-кто из
них попал в психиатрические клиники, и по крайней мере один случай завершился
самоубийством. Этих магов внесли в «черные списки» Традиции, однако
контролировать их было невозможно, так что, насколько я знаю, иные продолжают
действовать и сегодня.
Все эти мысли пронеслись в моей голове за какую-нибудь долю
секунды – при одном взгляде на водопад, преодолеть который было превыше сил
человеческих. Еще я подумал о том, как давно уже мы с Петрусом идем вместе,
вспомнил черного пса, набросившегося на меня, а проводнику моему не
причинившего ни малейшего вреда. Вспомнил случай в ресторане с обслуживавшим
нас официантом, вспомнил попойку на свадьбе. Вспомнил и сказал так:
– Петрус, я ни за что на свете не полезу на водопад. По
одной-единственной причине: это – невозможно.
Он ничего не ответил. Присел на траву. Я – тоже. Почти
четверть часа мы провели в молчании. Оно обезоруживало меня, и потому пришлось
заговорить первому:
– Я не хочу взбираться на водопад, потому что упаду. Знаю,
что не погибну: когда я увидел лик моей Смерти, мне открылся и день, в который
она придет за мной. Однако, упав, я рискую остаться калекой на всю жизнь.
– Пауло, Пауло… – с улыбкой взглянул он на меня и полностью
преобразился: в голосе его звучали нотки Любви Всеобъемлющей, а в глазах
появилось сияние.
– Ты скажешь, что я преступаю клятву повиноваться тебе,
данную перед началом Пути?
– Нет, ты не преступаешь клятву. В тебе сейчас говорит не
страх, а просто душевная вялость. И едва ли ты подумал, что получил от меня
бессмысленный приказ. Ты не хочешь совершить подъем, потому что наверняка
вспомнил сейчас о Черных Магах
[16].
Использовать свое право принять решение не
значит нарушить клятву. Никто не оспаривает у паломника это право.
