– Были лично знакомы с Бурмистровым? – оживился Андрей.
– Ну конечно, – пожал плечами Родион Михайлович. – Мы же в одной больнице работали! Хотя, с другой стороны, он, наверное, не с каждым санитаром чаи распивал. Вообще, Анатолий Игоревич был человеком довольно-таки замкнутым, но у нас с ним сложились весьма дружеские отношения.
– И какой он, по-вашему, был человек? – с любопытством спросил Андрей.
На лице Родиона Михайловича отразилась глубокая печаль:
– Мне грустно об этом говорить, тем более что о покойниках принято высказываться либо хорошо, либо никак, но я понимаю, что ваш интерес далек от простого обывательского любопытства. – Родион Михайлович помолчал, его недавнее оживление испарилось, и теперь перед Андреем сидел, ссутулившись, очень пожилой, усталый человек, с грустными, наполненными вселенской печалью глазами. – Наверное, когда-то, до нашего с ним знакомства, Бурмистров был действительно хорошим человеком. И, возможно, даже добрым. Но в последнее время с ним произошли разительные, хотя и вполне закономерные изменения: все его положительные качества и принципы претерпели существенные метаморфозы, утратив свою главную составляющую: Любовь! Вот так – с большой буквы… Остались лишь принципы ради принципов.
Даже в истории с Ильей Григорьевичем Бурмистрова заботила не столько судьба погибших по вине врача пациентов и их убитых горем родственников, сколько необходимость поддерживать дисциплину и порядок в его собственном государстве. Ему было приятно проявить твердость и принципиальность, а потому результат этого конфликта произвел на него столь сильное впечатление. Задел его самолюбие и гордость! И вот, чтобы реабилитироваться в собственных глазах и в глазах окружающих, он пустился во все тяжкие, пытаясь доказать себе и остальным, какой он «крутой мужик». Это было в высшей степени глупо и опрометчиво. Ему захотелось денег, дорогих женщин, ему захотелось попробовать то, чего он раньше сторонился – из осторожности, из страха за имидж добропорядочного гражданина вообще и семьянина в частности.
Родион Михайлович поднялся и подошел к окну.
– Знаете, детскими болезнями лучше болеть в детстве. Во взрослом возрасте они дают серьезные осложнения. Так произошло и с Бурмистровым. Он с детства был слишком правильным, осторожным и рассудительным. А ведь именно молодость – пора безрассудных порывов. Ей свойственно желание все изведать, все испытать. А Анатолий Игоревич слишком запоздал с этими экспериментами, и вот они, трагические последствия. Разбитая семейная жизнь. Боль, причиненная близким людям. Стяжательство. Позор разоблачения и насильственная смерть! Вот страшные плоды его запоздалых чудачеств, которые выпали на самый опасный для мужчины возраст.
– Да, только в его случае сперва была смерть, а уж потом – разоблачение и позор, – автоматически поправил Родиона Михайловича Андрей.
– Разве это важно? Главное – это итог человеческой жизни. А Бурмистров перед смертью сам обрушил то здание, которое возводил всю свою жизнь. Образ достойного члена общества развеялся в прах. А для Анатолия Игоревича именно форма значила очень многое.
– А для вас?
– Для меня? – смущенно усмехнулся Родион Михайлович. – Возможно… в определенной мере. У меня тоже есть свои пунктики. Я, видите ли, давно, еще в юности, где-то прочел, что тело – это храм души. А разве может пребывать искра Божия в грязном, неухоженном месте? Нет! Так что для меня поддержание чистоты тела так же важно, как и поддержание чистоты духа, это понятия неразделимые. Тоже своего рода забота о форме. Оттого я и мяса не ем, оттого и иван-чай пью, – вновь смущенно хихикнул Родион Михайлович.
– Откуда же вы силы берете? – искренне удивился Андрей, ни дня не мысливший без хорошей отбивной или парочки котлет, или, на крайний случай, в пиковом положении – без сосиски. – Я сам видел на днях, как вы больного с каталки на кровать в одиночку перекладывали, а он весил килограммов сто двадцать!
– Ну, сила, она же не из мяса берется. Я, например, уже сорок пять лет ежедневные утренние пробежки совершаю, каждый день, в любую погоду. Два километра. Очень бодрит! В молодости восточными единоборствами увлекался, сейчас, конечно, только гимнастику делаю. А вообще, ушу для всякого возраста доступно и полезно. Зато у меня ни артритов нет, ни радикулитов, и давление всегда в норме. Слова о том, что в здоровом теле обитает здоровый дух – не пустая выдумка. Когда ты вместо того, чтобы отравлять свой организм химией и лекарствами, наполняешь кровь кислородом, каждую клеточку тела питаешь, вместо телевизора любуешься зеленой травой, синим небом, высокими деревьями, ты становишься чище, лучше, светлее. И мысли твои приходят в порядок, и чувства. Главное – заниматься упражнениями на воздухе, желательно в парке, в лесу, а не дома перед телевизором, где весь этот экранный негатив прямехонько в тебя льется и не хуже радиации разрушает в тебе все живое.
– Надо попробовать, – задумчиво проговорил Андрей, допивая остатки бодрящего ароматного чая и расправляя сутулые из-за кабинетных «заседаний» плечи.
– Начать никогда не поздно, – назидательно проговорил Родион Михайлович, но уже спустя мгновение блеск в его глазах погас, и он, тяжело опускаясь на стул, проговорил: – А впрочем, возможно, не такое уж это и благо – долгая, здоровая жизнь…
Андрей с удивлением взглянул на старого доктора. У него в голове возникла одна мысль, и он спросил тихим, дружеским тоном:
– А почему вы живете один? Что случилось с вашими родными?
– М-м? – задумчиво приподнял бровь Родион Михайлович. – Мои родные? Дочь с мужем уехали на ПМЖ в Англию, зятю там предложили хорошую работу, а сейчас они ожидают получения вида на жительство, так что встречаемся мы редко. Внуков у меня нет. А жена умерла пять лет тому назад. – Последние слова прозвучали словно бы с надрывом, как будто в душе у доктора смерть жены так и осталась незаживающей раной.
– Она долго болела? – нерешительно спросил Андрей.
– Нет. Все случилось внезапно. Сердце, – тяжело вздохнул Родион Михайлович. – Я был на работе, дежурил. Когда жене стало плохо, дочь вызвала «неотложку», а она приехала только через два часа. Пока они ждали помощи, дочь пыталась до меня дозвониться, но у меня было трудное дежурство, я тогда работал реаниматором в детской инфекционной больнице, была зима, очередная эпидемия, машины детской «неотложки» в очереди стояли, не было мест даже в приемном покое. Один тяжелый случай за другим, мы еле справлялись… – Родион Михайлович замолчал, сглатывая подступившие к горлу слезы. – Спасая чужие жизни, я упустил самую дорогую для меня, самую важную! Я даже не смог попрощаться с ней. Когда дочь дозвонилась до меня, Жени уже не было.
– Но разве вы смогли бы ей помочь?
– Вполне возможно. Жену наконец повезли в больницу, и там она скончалась… в приемном покое. У врачей не нашлось времени подойти к ней вовремя! Кажется, у одной из сестер был день рождения, и им хотелось сперва поздравить именинницу, а уж потом приниматься за дело.
– Как такое возможно?! – с возмущением спросил Андрей.
