При слове «уроды» Макарский вздрогнул.
— Полагаю, вы произнесли это слово, не подумав?
— Конечно, доктор. Я вообще редко задумываюсь. Я человек действия, а думать — это ваша прерогатива. Не обращайте внимания на мою трепотню. Ну, а теперь… — Улыбка сошла с лица Гуськова, и лицо это стало жестким и холодным. — …Давайте для разнообразия побеседуем о деле. Что она вам говорила? На что жаловалась?
В глазах у доктора промелькнула ненависть, но он справился с собой и ответил:
— У нее ярко выраженное диссоциативное расстройство. Она выдумала себе другой мир, в котором ее муж и сын живы.
— Забавно, — сказал Гуськов задумчиво. — Прямо как в фильмах ужасов. Есть такой фильм — «Ожившая мертвечина». Не смотрели?
Макарский слегка побледнел.
— Нет. А при чем тут это?
— Ни при чем. Просто к слову пришлось. Вы говорили, что собираетесь провести с ней сеанс гипноза. Когда это произойдет?
— Я хотел сегодня, но передумал.
— Зря передумали. Чем быстрее вы это дельце провернете, тем быстрее она вылечится. Вы ведь этого хотите?
Макарский поморщился.
— Мне не нравится, когда вы так это называете?
— Как?
— «Дельце». Речь идет о жене моего погибшего приятеля. Она больна, и моя задача — как можно скорее ее вылечить.
— Вот как? Тогда вы не будете возражать, если я попрошу вас провести сеанс гипноза сегодня?
Доктор Макарский чуть не задохнулся от возмущения.
— Послушайте… — процедил он сквозь зубы. — Кем вы себя вообразили?
— Ее преданным поклонником, — с улыбкой ответил Гуськов. — Человеком, желающим, чтобы великая писательница вылечилась побыстрее. В самом деле, доктор, зачем откладывать дело в долгий ящик? Я знаю, что на мое мнение вам плевать, но чем быстрее вы запустите свою «систему выздоровления», тем быстрее она станет нормальным человеком.
Макарский поправил пальцем очки и, несмотря на раздраженный вид, неожиданно согласился.
— Пожалуй, вы правы, — хмуро сказал он. — Я проведу сеанс сегодня.
— Вот и отлично, — кивнул Гуськов. Посмотрел на доктора своими серыми глазами и произнес: — Андрей Петрович, у меня просьба.
— Какая? — подозрительно прищурился Макарский.
— Могу я поприсутствовать на сеансе?
Лицо доктора вновь стало каменным, с неприязненным выражением.
— Плохая идея. Ваше присутствие может все испортить.
— Док, я ведь не дурак и все понимаю, — смиренно произнес начальник охраны. — Я буду находиться за ширмой. Она даже не узнает, что я здесь.
— Повторяю, я не уверен, что это хорошая идея.
Гуськов сложил ладони лодочкой и просительно проговорил:
— Док, пожалуйста. Клянусь: я буду вести себя тихо. Как мышонок.
— Черт с вами, — нехотя проговорил Макарский. — Будете сидеть в смежном кабинете. Дверь я оставлю открытой. Но если шелохнетесь…
— Не шелохнусь. Буду сидеть так тихо, что вы обо мне забудете. Доктор, я ваш должник.
— Само собой, — сказал Макарский. — И перестаньте паясничать.
Гуськов послушно кивнул и показал, как он застегивает губы на невидимый замок и выбрасывает ключ.
5
Сеанс гипноза состоялся в тот же день, час спустя после разговора доктора Макарского с начальником охраны Гуськовым. Глядя на Настю, впавшую в гипнотический транс, доктор проговорил:
— Как только я досчитаю до пяти, вы проснетесь и будете четко осознавать, что все, что вы мне только что рассказали — ваш сон. Вы смиритесь с реальностью и перестанете жить иллюзиями, и при этом не будете испытывать больших страданий. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
По щелчку доктора Настя открыла глаза. Несколько секунд взгляд ее был затуманенным, но она быстро пришла в себя. Доктор Макарский по-прежнему стоял перед мягким креслом, в котором сидела Настя, так же, как перед началом сеанса. Он внимательно вгляделся в ее лицо и спросил:
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально, — ответила она.
Однако лицо ее было бледным, а в глазах стояли слезы. Да и голос слегка подрагивал.
— Что я вам рассказала? — тихо спросила она.
Макарский доброжелательно улыбнулся:
— Свои сны. Вы ведь теперь помните каждую деталь, не так ли?
— Да, — произнесла она тем же дрожащим голосом. — Я все помню. И Алексея, и… И все остальное.
Она не смогла произнести имени нерожденного сына, но Макарский все понял.
— Вам будет тяжело, — проговорил он. — Возможно, впереди вас ждет трудная ночь, но вы справитесь. К завтрашнему дню сны, которые я изъял из глубин вашей памяти, подзабудутся, боль станет не такой острой.
Доктор повернулся к столу, вынул из коробки салфетку и протянул Насте.
— Возьмите. И не стесняйтесь слез.
Настя взяла платок и промокнула мокрые глаза.
— Я в порядке, Андрей Петрович, — сказала она. — Ваш сеанс помог. Теперь я способна отличить сны от реальности. Вы правы — легче мне от этого не стало. Но лучше горе, чем сумасшествие. — Она снова промокнула глаза. — Когда я смогу выйти отсюда?
— Скоро, — ответил Макарский. — Я понаблюдаю за вами еще пару-тройку дней, повыписываю вам успокоительное.
— Снова «Стиксовит»?
Доктор покачал головой:
— Нет. Пока вы в клинике, под моим наблюдением, в столь сильном средстве вы не нуждаетесь. Мы ограничимся препаратами традиционными и более мягкими.
— Хорошо.
Настя снова вытерла салфеткой глаза. Слезы уже не текли, да и речь ее стала чуть тверже. Доктор продолжал стоять перед креслом, потирая пальцами бородку и внимательно глядя на Настю.
— Послушайте, Настя, — снова заговорил он, — под гипнозом вы вспомнили про черную флешку, которую вам дал «частный детектив».
— Да, — негромко отозвалась она.
— Вы знаете, что на ней было?
Настя посмотрела на Макарского удивленно.
— Андрей Петрович, почему вы прашиваете? Это ведь всего лишь сон.
— Да, но зачастую сны говорят о человеке больше, чем он сам знает. Чтобы продолжить лечение, я должен знать все детали. А что касается черной флешки… — Он сдвинул брови. — Видите ли, на мой взгляд, черная флешка выступает символом, который не так уж сложно расшифровать. Я думаю, эта флешка — что-то вроде ключа.
— Ключа? — Настя посмотрела доктору в глаза. — От чего?
— Скорее не «от чего», а к чему. Это ключ к вашему излечению. Ключ, который поможет вам открыть дверь, отделяющую сон от реальности, подсознание от сознания. Но чтобы расшифровать этот символ, я должен получить о нем информацию.
