— Почему здесь двойная дверь? — удивленно спросила Настя.
— В этом отделении двойные двери везде, — спокойно ответил Гуськов. И добавил с улыбкой: — Как я и говорил — стопроцентная безопасность. Будете здесь, как в сейфе. Проходите, Анастасия Сергеевна, не стесняйтесь!
Настя вошла в палату и огляделась. Здесь было две кровати, и одна, в дальнем углу, была уже занята. Женщина, лежавшая на дальней койке, зашевелилась под своим одеялом. Но вскоре снова замерла.
За спиной у Насти лязгнула дверь. Она обернулась и увидела, что Гуськов запирает решетку на ключ.
— Это зачем? — испуганно спросила она.
— Не беспокойтесь, все под контролем, — непонятно проговорил Гуськов. — Кстати, туалет в углу, за шторкой.
Настя быстро подошла к решетке и взглянула ему в глаза.
— Что это все значит?
— Ничего. Простая санобработка, я же говорил.
— Вы говорили, что я буду одна, а здесь уже кто-то есть.
Гуськов улыбнулся.
— Это чтобы вы не заскучали. До завтра, Анастасия Сергеевна!
Начальник охраны подмигнул Насте и с лязгом захлопнул вторую дверь. Настя услышала, как щелкнул замок. Затем все стихло.
Она посмотрела на соседку. Та по-прежнему лежала под своим одеялом не шевелясь. За окном смеркалось.
«Все в порядке, — сказала себе Настя, стараясь успокоиться. — Ничего страшного. Доктор Макарский — друг моего мужа, а значит, я в безопасности. Мне не причинят вреда».
Немного успокоившись, она прошла к кровати, откинула одеяло и осмотрела постельное белье. Оно и впрямь было чистое. Настя выложила содержимое карманов халата на тумбочку, затем легла на кровать и накрылась одеялом.
Целый час она ворочалась — в голову лезли тревожные мысли, но затем, когда за окном окончательно стемнело, постепенно задремала.
Еще час спустя, когда сон Насти был крепок и глубок, кто-то сел на край ее кровати.
— Эй, — окликнул ее хриплый голос. — Эй, ты!
Настя открыла глаза. Увидев перед собой страшное лицо, она хотела вскочить с кровати, но соседка положила огромную ладонь ей на грудь, коснувшись толстыми пальцами ее шеи, и тихо произнесла:
— Лежи смирно, шлюха. Или сверну тебе голову.
Часом раньше начальник охраны Гуськов вошел в кабинет к доктору Макарскому и, приставив руку к голове, ернически произнес:
— Господин дохтур, дозвольте доложить: мои ребята взяли след Корсака. Скоро проблема будет решена.
Доктор поднял на Гуськова мутный взгляд. В правой руке он сжимал бокал с остатками коньяка. Начальник охраны опустил руку и произнес насмешливо, с тенью плохо скрываемого презрения:
— Э, ваше блахородие, да вы, я вижу, нахлестались.
— Не ваше дело, — огрызнулся Макарский. — Что вам еще нужно?
— Хотел сказать, что насчет Новицкой я тоже все уладил. Дамочка-писательница теперь в другой палате. И у нее есть соседка.
Доктор едва заметно вздрогнул, посмотрел на Гуськова в упор и хрипло спросил:
— Кто?
— Гизельс, — ответил Гуськов. — Ваша любимица.
Макарский побледнел.
— Гизельс, — глухо повторил он.
И больше не нашелся что сказать. Лишь закрыл рот и облизнул внезапно пересохшие губы кончиком языка.
Гуськов усмехнулся.
— Не волнуйтесь, Андрей Сергеевич. Все произойдет быстро. Вас никто ни в чем не обвинит.
Макарский несколько секунд сидел неподвижно, как громом пораженный, затем поднял руку с бокалом ко рту, допил остатки коньяка, поставил бокал на место и пробормотал с болью, горечью и отчаянием в голосе:
— Боже, что мы делаем?
— То, что должны, — спокойно сказал Гуськов. — Либо она, либо мы. Вы же это понимаете?
Доктор тяжело вздохнул. Посмотрел на начальника охраны снизу вверх и тихо спросил:
— И что мы теперь предпримем?
— Подождем до утра, — ответил тот. — Да, и насчет коньячка — умерьте пыл. Завтра у нас будет тяжелый день. Выпейте еще чуть-чуть и езжайте домой. — Гуськов слегка прищурился. — Составить вам компанию?
— Нет, — хрипло сказал доктор.
— Уверены?
Макарский поднял на него взгляд и с ненавистью произнес:
— Убирайтесь вон.
Гуськов засмеялся и вышел из кабинета. Оставшись один, доктор прикрыл глаза.
— Гизельс… — прошептал он. — Боже мой… Боже мой…
Дарья Гизельс считалась самым опасным пациентом клиники. В юности она три раза пыталась поступить в медицинский институт, но все три раза безуспешно. После третьей неудачной попытки Дарья Гизельс устроилась лаборантом в анатомичку, но проработала там всего год. Трупы быстро ей наскучили.
Семь лет назад Дарья Гизельс, тогда еще двадцатитрехлетняя девушка, поехала со своими родными на дачу. Ночью она связала своих домочадцев — мать, отца и двух младших сестер — и принялась резать их скальпелем. Наносила раны, а затем зашивала эти раны грубой ниткой. И так почти три дня.
Замучив родных до смерти, Гизельс сожгла дачный домик и скрылась в неизвестном направлении. Поймали ее только через полтора года. За это время Дарья Гизельс замучила до смерти и сожгла еще девять человек, в основном — бездомных женщин. На суде гражданку Гизельс признали невменяемой и направили на принудительное лечение, которое длилось до сих пор — без особого, впрочем, успеха.
Макарский отлично помнил свой первый разговор с этой страшной пациенткой.
— Дарья, зачем ты истязала людей?
— Я их лечила.
— От чего?
— От болезни.
— От какой болезни?
— Наша жизнь — болезнь. Разе не так?
— Допустим. Но почему ты их истязала? Почему просто не лишала жизни?
— Потому что, прежде чем человек выздоровеет, он должен пройти через муки лечения. Вы доктор, и должны это знать.
— А почему сжигала тела?
— Зачем сжигала? Хм… Вы ведь сжигаете одежду после заразного больного?
Доктор поморщился от неприятного воспоминания. Потом открыл ящик стола и достал оттуда бутылку с недопитым коньяком.
3
— Не шевелись и не кричи, если не хочешь, чтобы я свернула тебе шею, — тихо и хрипло проговорила незнакомка.
Настя затихла, с ужасом глядя на широкое лицо женщины. Та наклонилась и, чуть прикрыв глаза, втянула ноздрями запах Насти.
— Пахнешь хорошо, — сказала она. — Ни мочи, ни дерьма. Как ты сюда попала?
— У меня в палате… санобработка, — ни жива ни мертва от страха, ответила Настя. Сглотнула слюну и добавила: — Я здесь пробуду до утра.
