Но потом пуще прежнего заскучал, хоть колено и не болело. Помучился, поразмыслил — и решил вернуться-таки в Легион. И сложилось правильно: время ехать, а тут Андрей с Ленкой веселиться умотал. Виталика с собой приглашал, тот наотрез, но Андрей подробно рассказал, как отель найти, если вдруг передумает. Расхваливал номер, в закутке перед вторым этажом, сокровенное место. Особый уровень комфорта, для него, мол, «Pink Suite» хозяин вторую неделю пустым держит.
Вот и пусть веселится Андрюха в комнатах розового цвета, тошно и стыдно, тьфу. Виталика выжженные пустыни больше влекут. Решение принял твердо: возвращается в Легион, чтоб на пять лет пропасть, вычеркнуться, исчезнуть. Может, и навсегда, кто знает?
Был Виталик Гайдельман, да весь вышел, поминай как звали. Или не поминай.
Может, на верную гибель едет, в Легионе безымянных все рассчитано. Остаются те, у кого нет другого выхода. Совсем нет.
На шоколаде не проколются, на холоде не замерзнут и с больным коленом разберутся, согласившись на парацетамол. Случайные люди как просочатся, так и отсеются. Виталик не случайный, хоть парацетамол не принял, вылечился. Он просто везунчик. Таким уж уродился. Ему и здесь повезет — пять лет риска, всего пять — и жизнь заново, смена имени, биографии: новоиспеченный гражданин Франции, любите и жалуйте! Пропесоченный, вымуштрованный, тренированный экстримом слепящего или, как в детстве, брызжущего искристым фейерверком неудержимого солнца бесконечных афганских пустынь.
А братец единоутробный с Ленкой своей в уединенном отеле горные красоты рассматривает. Четвертый ребенок родился уже, а все Андрюхе неймется. И что за красоты? Андрей однажды в сердцах признался: Лена скоро бабушкой станет, у нее старший сын женится. И цифру произнес, получается, она старше лет на двенадцать, а то и больше. «Не понимаю», — Виталик уже бессчетное количество раз про это непонимание думал. С ума сошел. Мозги б ему вправить. Наставить на путь, объяснить, что не по понятиям это: Лидусе — дети, а забавы блядские, ночные цуцели-муцели, красоты с дымкой в горах — Ленке. «Не понимаю».
Дорога лентой юлила, задом вихляя, отдавалась ему, Виталику, он ласкал колесами бесконечное тело, будто брал ее с легкостью и весело, и конца нет этой дорожной любви. Он почувствовал себя могущественным, всесильным. Виталик — хозяин своей судьбы, властелин, правила по буквам продиктует. Не поймут со слов — по-другому заставит. За глотку возьмет, сожмет цыплячью, выдавит понимание.
Виталик неожиданно для себя самого изменил курс. Ненадолго, он все успеет. Ему фартит сейчас, все само как надо сложится. Пистолет в кармане, глушитель проверю потом. Первоклассный пистолет, неопробованный. Это будет сказочный выстрел, как мне раньше-то в голову не пришло! Маячило раньше, задуматься не успел. А тут планчик сам собой выскочил, орел-решка, живы будем — поглядим, как срастется. Успеет, день в запасе как минимум. Почти по дороге.
Он свернул к отелю.
Волшебная сила любви. Митя
Илона все утро не находила себе места от ожидания. В последнее время суета, хлопоты, необязательные встречи — да, люди вокруг стали казаться ненужными, лишними, ее перестала интересовать привычная сутолока, порой приятно щекочущая самолюбие — и только. Съемки в дурацкой утренней программе, ее по телику показывают, Илона советы дает, как мужчинам нравиться, домохозяйки в восторге. Сколько можно, в конце концов! Наверное, она действительно капризна и взбалмошна, как часто говорят. Но скука, и надоело. А тут еще повод для расстройства, с такой проблемой она столкнулась впервые — Митя так воодушевленно, так искренне уверил, что она может на него рассчитывать, внутренний голос в тот же миг припечатал: верь! Она поверила. Прошло несколько дней, Митя на звонок не откликнулся. Дальше ждать не имеет смысла, уедет на конкурс и потом… да какое «потом», ничего уже не будет «потом», есть только «сейчас». Сейчас или никогда. Так с ней никто не обращался. Потеха, прилежный читатель эпистолярных наследий ведет себя как записной дон-жуан! Этого еще не хватало. Она сейчас позвонит и скажет все, что думает. Прямо сейчас.
Илона решительно выдернула из сумки телефон, набрала номер. Гудки соединения и запищать не успели, как она услышала его голос… какой странный голос, почему?..
— Алло! Дмитрий Вележев, я слушаю.
— Нет, это я слушаю, Илона Вельская. Я звонила тебе как-то, обещали передать.
Срывающаяся пауза, неровное, будто сдавленное дыхание. Митя заговорил, голос по-прежнему странный, теперь еще и глуховатый, будто он осип внезапно:
— Боже мой, Илона! Как я мечтал услышать тебя, наконец! Да, мне передали, конечно, передали, но вначале я не знал, что скажу тебе, потом не решался, мне казалось, что ты уже и думать обо мне забыла. Позвоню — рассмеешься и скажешь, что занята. А сейчас… это так здорово, что ты позвонила! Я будто дышать начинаю ровнее. Илона… не может быть… как ты знала, что нужно позвонить именно сейчас? — Его голос срывался, кажется, что заплачет и бросит трубку. — В последнее время у меня неприятности, вдруг пропало желание готовиться и ехать куда-то, я не знаю, не понимаю… Совсем растерялся, на репетициях лажа, звучит сплошная какофония, ничего до конца доиграть не могу, я просто в отчаянии!
— Митя, этому есть простое название. Депрессия на почве длительного стресса. Или от усталости. Ты просто устал. Кто-то есть сейчас с тобой рядом?
— Нет, я один. Мама и бабушка работают сегодня допоздна, придут ночью, скорее всего. Большой банкет заказан, сотрудники зала обязаны присутствовать, полным составом обеспечивают порядок. — Он помолчал и добавил неуверенно: — Илона, ты можешь ко мне приехать?
Он опередил на миг, если бы не произнес — она бы сама это сказала: «Я могу к тебе приехать?», что чересчур. Определенно чересчур. А так…
— Думаю, да. Говори мне адрес, я такси вызову. Сама хотела посмотреть, как и где ты живешь.
Он заметался, бросился в ванную, увидел треснувшее слегка круглое зеркало у окна и ужаснулся трижды: зеркало давно выбросить пора, самому срочно бриться и душ принимать. Справился, будто учебную тревогу объявили в казарме, даже насвистывал, успевая каким-то образом улыбаться, мелодии духовых из «Кармен», орудуя бритвенным станком, а скорее ловко уворачиваясь от него. Потом он машинально собирал разбросанные носки, незамеченные бабушкой, комкал и прятал выцветшие полотенца.
Метнулся в кухню. Хоть тут выдохнуть можно, кухня более или менее в ажуре, только пара чашек немытых, вымыл. Из шкафа в своей комнате достал белую рубашку, пару черных брюк, и вдруг ему показалась смешной такая торжественность. Но тогда только черная майка, совсем по-домашнему. Да нет, рубашка годится, пусть она поймет, что ее визит — событие. Ведь это и правда событие. Он посмотрел в зеркало, Алена замаскировала его в стене между книжными полками, — и только теперь перевел дух: ломко хрустящий, высокий (бабушка постаралась на совесть), небрежно падающий на плечи ворот рубашки ему понравился.
Когда раздался звонок, Митя на несколько мгновений задержал дыхание, чтобы шумная восторженность — она покажется смешной — проявилась хотя бы не в самые первые секунды, и медленно подошел к двери. Сердце звенело нервно, когда увидел ее — затремолировало еще сильнее, он даже слышал мелодию.
