Он читал, что подобное бесчувствие наблюдается у детей, намыкавшихся с родителем-деспотом. Но Митя не мыкался, он учился. А учит Исидора хорошо. Он и правда сошел с ума тогда, представления утратили определенность, разъехалась система, будто клинья из пазов выпали, привычное шокировало новизной, как шокирует сейчас прочтенный заново соль-минорный барденновский «Ноктюрн».
Митя все-таки не успел увернуться от одного из журналистов, резво подскочившего с вопросами:
— Теперь вы обладатель билетика № 1. Расцениваете это как удачу?
— Как результат жеребьевки разве что. Порядковый номер, не более того. Вставать придется рано.
— Почему вы решили участвовать в конкурсе имени Эмиля Барденна? Престиж?
— Довольно рискованно думать о престиже, помня о том, что со всего света съехались обладатели ярких дарований, готовые скрестить шпаги в честном бою. Мой ответ вас наверняка разочарует, я думаю прежде всего о музыке. Но и о том, что в наши дни только победа в конкурсе делает музыканта легитимным — тоже. Добавлю: к сожалению. В конкурсе неизменно присутствует большая доля случайности, не всегда выигрывает сильнейший.
— А что важнее всего для победы?
— Готовность победить. Собранность и решимость. Извините, вынужден прервать нашу беседу и откланяться, меня ждут.
Его действительно ждал автомобиль, внушительный «BMW» бездонного синего цвета с представительным, неизменно молчаливым водителем по имени Майкл. По-русски Майкл не говорил, но прекрасно понимал, к которому часу за ним приехать и куда именно отвезти. Разговорами они друг друга не утомляли. Наличие у конкурсанта личного автомобиля с шофером в прессе уже отмечено, к Мите относились с некоторой настороженностью. Задумываться над этим недосуг, нетерпение, с которым он ожидал прибытия Илоны, достигло высшей точки. Завтра прилетает, наконец!
Шофер осведомлен. Встретит ее в аэропорту и проследит за обустройством — номер в хорошей гостинице поблизости от концертного комплекса забронирован газетой «Голос и Флаг». Сторговались, что она сделает серию репортажей о конкурсе. Не углубляясь в дебри музыкальных терминов, только зарисовки с натуры и наблюдения по ходу. Редакция сочла небезынтересной перспективу рассказать об атмосфере в А.
Соблазнительно — ввести неподготовленного читателя в кулуары конкурсных баталий. Фантастика, но не про жизнь на другой планете, а вполне реальные события. Договорено.
Илона строго наказывала Мите вовсе не говорить с репортерами. Она появится, исполнит роль его пресс-секретаря. По доброй воле, не отвлекаясь от редакционного задания. Пианист с личным водителем, персональной пресс-службой. Круто. А он уже высказался, не успел вовремя улизнуть. «И будет сто раз права, если рассердится!» — на заднем сиденье автомобиля уют, а он по инерции раздражен, ругает себя нещадно. Но возникла откуда-то, мощно зазвучала вновь гобойная мелодия второго «Ноктюрна», мгновенно помогла отвлечься, мысли просветлели, он даже обрел некоторое равновесие. «Плохо, что рассердится, но ведь приедет! От беспрерывного молчания дичаешь. Она приедет, боевой дух укрепится мгновенно. Она приедет». Мерное жужжание мотора успокоило окончательно, он почти задремал.
Скачет, скачет рояль по сцене навроде коня. И Митя догнать, запрыгнуть на цепной вертящийся стул пытается, чтоб оседлать, объездить. А в левой половине зала зрители сидят, они поставили на то, что у него получится. В правой половине — те, что уверены в его поражении. Конь рояльный его подомнет, раздавит. В правой половине зала платили за то, чтоб раздавил. Там шумят, выкрикивают обидные для Мити слова, а он все тянется, тянется к стулу вертящемуся, а дотянуться невмочь. «Please, get out, Dmitry, we just arrived».
[4]
Митя вздрогнул, вскинул голову, не сконцентрировался, неловко ткнулся лбом в обивку переднего сиденья, потом сидел долго, боясь открыть глаза. Это привиделось, приснилось, но картинка страшная, — вовсе забыть о ней не выходило минуты четыре. «Are you ок?» — водитель открыл заднюю дверцу, нагнулся к нему, серые глаза совсем рядом, встревоженные. «О'кей я, о'кей, Майкл, ноу проблем», — забормотал Митя, позабыв об Илонином уроке твердить «I'm fine».
Придерживая небрежно запахнутое пальто, Митя медленно, даже слегка пошаркивая, преодолел крыльцо в несколько ступенек, вошел в открытую Майклом дверь, пересек холл, стараясь не глядеть в сторону до блеска отполированного черного «Steinway», по затейливо изогнутой лестнице, по сочному бордо пушистого ковра поднялся, наконец, к себе в номер.
Подъем дался нелегко, но ведь второй этаж всего… табличкой обозначен, как первый, а ноги стопудовые, будто переход через Альпы совершает, куда это годится! Он теперь попросту боялся пошевелиться, боялся новых видений. Тараканами заползающих, проникающих отовсюду! В памяти, как по команде, возникли улыбающиеся китайские и корейские музыканты в белых майках с тесемочными горловинами, стайкой сбившиеся перед жеребьевкой, числом они явно превосходили европейцев. Впрочем, Митя хорошо знал, что русскую пианистическую школу все еще называют лучшей в мире, но уже известно — воля к победе у восточных конкурентов куда сильнее. Умеют сконцентрироваться в нужный момент, выносливы, терпеливы, вымуштрованы. Но какое это имеет значение? Сделать для победы все, что в его силах, он просто обязан. Он сделает. А сейчас — думать о чем угодно, но не о музыке. К черту конкурс! — до завтра, по крайней мере.
Он вдруг осознал, что не может отвлечься. Так начинается невроз, так сходят с рельсов. И эта комната с голубой мебелью раздражает его. И вид из окна, где застывшие деревья кажутся вклеенными в голубоватую синеву горного пейзажа. Он в изнеможении лицом вниз повалился на широкую и преувеличенно гладкую кровать, преодолевая настойчивое желание спуститься в холл и крепкими пальцами, неторопливо пройти еще раз первую часть фортепианного «Концерта» от начала и до конца.
Нет, нет и нет! Постоянно заниматься — разновидность тика, никакой необходимости тревожить клавиши по пустякам. Одно необходимо — расслабиться наконец, уснуть без снов и видений. Снова и снова считал он до десяти, но заполошная бодрость изводила душу, отменяла любые усилия. В конце концов сухое треньканье телефона отвлекло от настойчивых попыток забыться. Митя судорожно схватился за бликующую пластиковую соломинку для связи с большой землей: SOS! Ему не нравится эта гостиница на отшибе, он комфортабельно оторван от реальности, только и всего! И официант по утрам смотрит каким-то странным изучающим взглядом, словно собирается писать его портрет, а метрдотель подчеркнуто, надоедливо, дрессированно вежлив. И зачем эта подчеркнутая вежливость, зачем? Он сорвался в трубку, он почти кричал, не делая пауз.
Спокойный, как всегда, голос Исидоры Валерьевны вклинился в этот монолог отчаяния, останавливая истерический разгул сознания выпестованного ею ученика:
— Митя, подчеркнутая вежливость неизмеримо лучше любого хамства. Я тебе это и раньше говорила. Как твои дела, как жеребьевка?
