Шестой грех
Завистники умрут, но зависть — никогда.
Мольер
1
— Mima, où Allen?
[1]
— Je ne sais pas. Il n’existe pas déjà pendant trois jours
[2]
.
— Il а Paris?
[3]
.
— Je ne sais pas. Le domestique a dit qu’il a pris des notes, des pyjamas il а gauche sur le taxi
[4]
.
2
Когда я выходила замуж за Нестора, мне было двадцать пять лет, я следила за собой и вообще считалась красавицей. Ему не стыдно было появиться со мной перед своими друзьями, такими же негодяями, как и он сам. Да и в любом другом обществе, где ему по штату было положено присутствовать вместе с женой, он любил похвастать мною, продемонстрировать всем мою красоту, молодость, плюс яркость сверкающих на мне бриллиантов. Мы с самого начала договорились с ним, что брак — это не тюрьма, а потому жили так, как ему хотелось, выполняя, однако, несколько несложных обязательств по отношению друг к другу. Таких, к примеру, как мое постоянное (как и положено домохозяйке) пребывание дома, включающее в себя многочисленные хозяйственные обязанности; готовность сопровождать его в любое время дня и ночи в соответствующем виде; а также гробовое молчание относительно всего того, что мне, бывает, приходилось услышать и узнать.
В сущности, обязанности мои были не такими уж и сложными. Я даже смирилась с тем, что у нас не будет домработницы. То, что я потом, уже живя в Бузаеве и общаясь с местными жительницами, узнала о роли в их жизни домработниц, повергло меня в такой шок, что я решила для себя: уж лучше я сама буду время от времени убираться в нашем доме, чем брать с улицы сомнительных хохлушек с бегающими по сторонам глазками и желанием пообщипать своих хозяев. Хотя позже, конечно, бывало, что я приглашала к себе какую-нибудь девушку, работающую в одном из семейств по соседству, но лишь на несколько часов, только для того, чтобы она сделала генеральную уборку под моим пристальным присмотром. Что касается Нестора, то в его обязанности входило содержать меня и стараться как можно меньше меня огорчать. Надо ли упоминать о том, что самым большим огорчением для меня оказалась его неожиданная смерть!
Родилась я в Воронеже и первые годы жизни в Москве (я приехала поступить в вуз, в какой бы ни взяли, а не приняли меня никуда, и я устроилась продавщицей в продуктовый магазин на Масловке, там же, неподалеку от места работы, снимала комнату у одного бодренького ветерана) ходила как шальная, примериваясь к масштабам этого огромного города и пытаясь понять: ну есть ли здесь хоть кому-нибудь дело до моей персоны? А поняв, что я всего лишь атом, песчинка, и никому-то особенно тут не нужна, сначала расстроилась, а потом и успокоилась. Решила, что так, быть может, даже и лучше. Живи себе как хочешь, и не придется ни перед кем держать ответ за свои поступки. А поступки мои были, честно-то говоря, отнюдь не самыми благовидными. Я постоянно пребывала в процессе поисков мужа и действовала целенаправленно, стараясь почаще бывать там, где можно подцепить богатого мужика. Интеллигенция меня не интересовала вовсе, поэтому меня нельзя было заметить ни в театрах, ни на выставках и уж тем более в музеях или в консерватории. Я мелькала на открытиях (точнее, публичных фуршетах) супермаркетов, ресторанов, торговых центров, проводила вечера в футбольных кафешках, модных ресторанах и клубах, пока не поняла главного — и там-то я тоже всерьез никому не нужна. Я экономила на еде, подрабатывала уходом за своим ветераном, и все это для того, чтобы поддерживать себя в нужной форме и более-менее «выглядеть». И вот в какой-то момент я вдруг от всего этого устала и поняла, что все это мне смертельно наскучило и что я и сама уже не знаю, чего хочу…
Однажды поздно вечером глубокой осенью, когда Москва мокла под дождем и мне совершенно не хотелось возвращаться в эту пропитанную запахами мочи и лекарств квартиру, я просто шлялась по улицам, пытаясь понять, почему в этой жизни все так несправедливо устроено и почему в миллионах уютных московских квартир нормальные люди ужинают или смотрят телевизор, обнимаются, радуются жизни, смеются, целуют на ночь своих детей, а я бреду под этим нудным дождем неизвестно куда, отлично зная, что ничего-то хорошего меня в жизни уже не ждет. Появилась даже больная мысль: а не вернуться ли мне в Воронеж, к моей подслеповатой тетке Жене, не попросить ли ее подружку, тетю Соню, снова взять меня к себе, в районную библиотеку, и там, дома, если повезет, дождаться предложения руки и сердца от какого-нибудь прыщавого «ботаника» с жирными прилизанными волосами и блестящими от тайного вожделения глазками? И буду я ему по воскресеньям печь пироги с капустой, а он, устроившись на продавленном диване в съемной квартире, станет играть для меня на гитаре и петь сочиненные им в юности рыцарские баллады… Но мысль эта как пришла, так же благополучно и ушла, растворилась в остужавшем воспаленные мои мозги дожде.
В этот момент неподалеку от меня остановилась белоснежная сверкающая машина, и дверца ее распахнулась. Оттуда буквально выпала девушка в белом же (а как иначе?) плаще, с растрепанными волосами и размазанной по щекам яркой помадой. От нее пахло так, как если бы ее весь день до этого вымачивали в смеси из коньяка и крепких духов. Я успела рассмотреть ее красивое, яркое, но какое-то сонное, усталое лицо.
— Скотина, идиот! Ненавижу вас, мужиков! Вы все — кретины! Собаки! Вам, значится, можно пить, а нам — нельзя?! У нас равноправие… — Девушка была сильно пьяна и щедро пересыпала свою нестройную речь забористыми матерными словечками.
Из окна водителя как сплюнули:
— Сука!
Я отвернулась. Мне не хотелось видеть эту «чужую» сцену. Она была предназначена лишь для этих двоих, не поделивших свое право на алкоголь в эту дождливую ночь.
Я ускорила шаги.
— Ты, сука… — Это уже заговорила девушка, пытаясь догнать меня. Я слышала цокот ее каблуков по мостовой. — Да остановись же ты! Сто-ой!!! Сигаретки не найдется?
— Я не курю, — бросила я на ходу и прибавила шагу. — Блин, и не пью…
Машина бесшумно поравнялась со мной. Молодой человек, абсолютно трезвый. Бледное лицо, завиток мокрых волос на лбу.
— Не куришь и не пьешь? А что, разве такие еще бывают? — Глаза его смеялись.
И тут я разозлилась. У самой проблем полон рот! И у меня, в отличие от этих, бесящихся с жиру людишек, нет дорогой машины, да у меня, если разобраться, вообще ничего нет, кроме права на жизнь и возможности спокойно прогуливаться по улице! Нет, и тут они вмешиваются, пытаются меня во что-то втравить, отпускают какие-то шуточки, зубоскалят…
