Подобный ход мыслей продолжался чуть больше четырех часов.
Ближе к вечеру я пошел в церковь, поставил свечку и дал новый обет — на этот
раз с соблюдением священного ритуала — найти Эстер. Мари права: я уже взрослый
человек, так что можно перестать себя обманывать, притворяясь, что все это меня
не интересует. Да, я уважаю ее решение уйти, но ведь та самая женщина, которая
так помогала мне в созидании моей жизни, теперь эту самую жизнь едва не
уничтожила. Эстер всегда отличалась отвагой — так почему же она сбежала
по-воровски, ночью, ничего не объяснив, не поглядев мне в глаза?! Да, мы
прожили на свете достаточно, чтобы совершать поступки и отвечать за их
последствия, — поведение моей жены (поправка: бывшей жены) не вяжется со всем
тем, что я знаю о ней. И я должен знать, почему не вяжется.
***
До спектакля оставалась еще неделя — целая вечность. За эти
дни я согласился на интервью, которые никогда не дал бы раньше, написал
несколько статей в газету, занимался йогой, медитировал, прочел две книги: одну
о русском художнике, а другую — о преступлении в Непале, сочинил два предисловия
и по просьбе издателей дал четыре отзыва на рукописи: раньше я неизменно
отказывался это делать.
И все равно — свободного времени оставалось слишком много,
так что я решил погасить кое-какие ссуды, полученные в Банке Услуг: принимал
приглашения на обеды, проводил «встречи с читателями» в школах, где учились
дети моих друзей, побывал в гольф-клубе, раздавал автографы в книжном магазине
моего приятеля на авеню Сюффран (плакат, извещавший об этом событии, провисел в
витрине три дня, но пришло всего человек двадцать). Моя секретарша сказала, что
давно не видела меня таким деятельным и активным, а я ответил: «Моя книга — в
списке бестселлеров, и это побуждает меня работать больше».
И только двух вещей я, как и раньше, не делал в эту неделю —
не читал рукописей (адвокаты посоветовали мне немедленно отправлять их по почте
обратно, чтобы меня никто потом не смог обвинить в плагиате). Да и вообще я не
понимаю, зачем присылать рукописи мне — я ведь не издатель.
Чего еще я не сделал? Не стал искать в географическом атласе
Казахстан, хоть и знал: чтобы завоевать доверие Михаила, надо бы побольше
узнать о его корнях.
***
Публика терпеливо ждала, когда откроются двери, ведущие в
гостиную, расположенную в задней части ресторана. А в ресторане этом не было
ничего от прелести баров на Сен-Жермен-де-Пре или от кафе, где сразу подают
маленький стаканчик воды, где сидят хорошо одетые люди с правильной речью.
Ничего от элегантности театральных фойе, ничего от магии спектаклей, идущих в
маленьких бистро, где артисты выкладываются по полной программе в надежде, что
случайно оказавшийся среди посетителей знаменитый импресарио одобрит их работу
и пригласит выступать в каком-нибудь культурном центре.
Честно говоря, я недоумевал, как это удалось заполнить зал —
ни в одном журнале, посвященном парижским развлечениям и, как принято говорить,
событиям культурной жизни, я не нашел упоминания об этом спектакле.
***
В ожидании начала разговорился с хозяином: оказывается, он
намерен в ближайшем будущем превратить в зрительный зал все помещение.
— Публики становится больше с каждой неделей, — говорит он.
— Поначалу я пошел на это по просьбе одной журналистки, которая взамен обещала
упомянуть мой ресторан в своем репортаже. Согласился, потому что по четвергам
зал все равно пустует. А теперь зрители перед началом заказывают ужин, и
четверг сделался самым прибыльным днем. Я боюсь теперь только одного — как бы
все это не оказалось сектой. Знаете, на этот счет законы очень строги.
Еще бы мне не знать! Находились люди, уверявшие, будто мои
книги связаны с очень опасным направлением мысли, с проповедью некоего
вероучения, которое плохо сочетается с общепринятыми ценностями. Франция, столь
либерально относящаяся ко всему на свете, впадает в настоящую паранойю, когда
дело доходит до религии. Недавно был опубликован пространный доклад о том, как
группы злоумышленников «промывают мозги» неосторожным людям. Можно подумать,
что люди, которые сами выбирают себе школу и университет, марку зубной пасты и
автомобиля, жен, мужей, фильмы, любовниц, в вопросах веры вот так просто
позволят манипулировать собой!
— А как становится известно об этих представлениях? —
спрашиваю я.
— Понятия не имею. Если бы знал, использовал это для рекламы
своего ресторана, — отвечает хозяин и добавляет, чтобы развеять у посетителя —
а Бог его знает, кто он такой, — последние сомнения:
— Но могу гарантировать, что это никакая не секта. Это
артисты.
***
Дверь открывается, и многочисленная публика, предварительно
опустив пять евро в маленькую корзину у входа, проникает в зал. Там, на
импровизированной сцене, бесстрастно и невозмутимо стоят двое юношей и две
девушки в широких белых юбках. Кроме этих четверых, я замечаю мужчину постарше
с барабаном-атабаке в руках и женщину с огромным бронзовым подносом: при
малейшем ее движении металлическая бахрома издает звук, напоминающий шум дождя.
В одном из юношей я узнаю Михаила, хотя теперь это совсем не
тот человек, которого я встретил неделю назад: глаза его устремлены в неведомую
даль и блестят как-то по-особенному.
Рассаживается публика — это молодые люди, одетые так, что,
если повстречаешь их на улице, решишь, что они употребляют тяжелые наркотики.
Люди средних лет — чиновники или менеджеры — с женами. Двое-трое детей лет по
девять-десять, которых, наверное, привели родители. Несколько стариков,
которым, надо полагать, нелегко было добраться сюда, потому что ближайшая
станция метро находится в пяти кварталах.
Все пьют, курят, разговаривают в полный голос, словно на
сцене никого нет. Разговор с каждой минутой становится все оживленней и громче,
слышатся взрывы хохота, атмосфера делается праздничной и радостной. Секта? Ну,
разве что сообщество курящих. Я жадно всматриваюсь в лица присутствующих, и
каждая женщина в зале кажется мне Эстер, но стоит лишь приблизиться, как я
убеждаюсь — нет, не она. Более того — вообще ничего общего с моей женой.
(Почему я все никак не привыкну говорить — с «моей бывшей женой»?)
Спрашиваю элегантную даму, что тут происходит. Она смотрит
на меня как на непосвященного, как на человека, которого следует приобщить к
тайнам бытия.
— Любовные истории, — отвечает она. — Истории и энергия.
Истории и энергия. Лучше не допытываться, хотя женщина
производит впечатление вполне здравомыслящего человека. Надо спросить
кого-нибудь еще, а лучше вообще держать язык за зубами — сам постепенно пойму
что к чему. Мой сосед с улыбкой обращается ко мне:
