Можно не сомневаться, что за соседними столами есть люди,
узнавшие меня, но кто из них окажется моим другом и промолчит о случившемся?!
Дрожь, сотрясавшая тело Михаила, унялась, он стих. Роберто,
придерживая его за плечи, усадил на стул. Сосед пощупал ему пульс, приоткрыл
веко, потом повернулся ко мне:
— Похоже, такое с ним случалось и раньше. Вы давно его
знаете?
— Они часто приходят сюда, — заявил Роберто, видя, что я нем
и недвижим. — Но такое произошло впервые, хотя подобные случаи бывали в моем
заведении.
— Чувствуется навык, — ответил посетитель. — Вы не
запаниковали.
Эта реплика относилась ко мне, потому что я, наверное,
сильно побледнел. Он вернулся за свой стол, а Роберто попытался успокоить меня:
— Это врач одной очень знаменитой актрисы. Думаю, помощь
нужнее сейчас вам, чем вашему гостю.
Михаил — или Олег, или как там еще звали этого человека —
пришел в себя. Огляделся по сторонам и улыбнулся не без смущения:
— Извините. Я пытался овладеть собой, да не сумел...
Роберто вновь пришел мне на помощь:
— Ничего страшного. У нашего писателя хватит денег заплатить
за перебитые тарелки. — И повернулся ко мне:
— Эпилептический припадок, только и всего.
Мы покинули ресторан. Михаил немедленно сел в такси.
— Но мы не договорили! Куда вы?
— Мне сейчас не до того. А где найти меня, вы знаете.
***
Есть мир мечты и мир действительности.
В мире мечты Михаил говорил правду, и вся история
представала лишь трудным моментом моей жизни, недоразумением, без которых не
обходится никакая любовь. Эстер терпеливо ждала меня, надеясь, что я определю,
где была допущена ошибка в наших отношениях, приду к ней, попрошу прощения и мы
возобновим нашу совместную жизнь.
В мире мечты мы с Михаилом после спокойного разговора
выходили из пиццерии, садились в такси, звонили в некую дверь, за которой моя
бывшая жена (или теперь как раз не «бывшая»?) ткала коврики, давала уроки
французского, проводила одинокие ночи, как и я, прислушиваясь, не раздастся ли
звонок, не войдет ли супруг с букетом цветов и не отвезет ли ее выпить шоколаду
в отель на Елисейских полях.
В реальном мире каждая встреча с Михаилом происходила в
напряжении, ибо я боялся повторения того, что было в пиццерии. В реальном мире
все это было вымыслом, игрой воображения — он и сам понятия не имел, где
обитает Эстер. В реальном мире я в 11:45 стоял на Восточном вокзале и встречал
прибывающий из Страсбурга поезд, на котором должен был приехать крупный
американский актер и режиссер, решивший снять фильм по мотивам одной из моих
книг.
До сих пор на все предложения такого рода я неизменно
отвечал: «Это мне не интересно», считая, что каждый, кто прочел книгу, мысленно
экранизирует ее сам — сам видит внешность персонажей, слышит их голоса. Сам
выстраивает антураж и даже ощущает запахи. Именно поэтому читатель, посмотрев
фильм, в основе которого лежит понравившийся ему роман, непременно почувствует
себя обманутым, обязательно скажет: «Нет, книжка лучше».
Но на этот раз мой литературный агент оказалась очень
настойчива. Она утверждала, что американец созвучен нам по духу и потому
создаст нечто принципиально отличное от того, что нам предлагали раньше.
Встречу назначили два месяца назад — сегодня вечером мы должны были поужинать,
обсудить детали и убедиться в том, что мы с ним воспринимаем мир схожим
образом.
Однако за последние две недели мой распорядок изменился.
Сегодня был четверг, и я должен идти в армянский ресторан, чтобы предпринять
еще одну попытку контакта с юным эпилептиком, который, хоть и твердил, что
слышит голоса, был единственным, кто знал местонахождение Эстер. Я счел, что
это — знак свыше, решил отказаться от продажи прав на экранизацию и попытался
отменить встречу. Но американец проявил упорство: заявил, что ему все равно —
ужин ли в четверг или обед в пятницу, ибо «перспектива провести вечер в Париже
одному никого не может огорчить». Возразить на это мне было нечего.
В мире мечты Эстер все еще была моей спутницей, и ее любовь
придавала мне сил идти вперед и раздвигать границы своих возможностей.
В реальном мире эта женщина стала моим наваждением. Она
высасывала из меня всю энергию, она заполняла собой все пространство, заставляя
меня предпринимать неимоверные усилия, чтобы продолжать жить, работать,
встречаться с людьми, давать интервью.
Как же так получилось, что прошло два года, а я так и не
сумел забыть ее? Невыносимо думать о случившемся, перебирать варианты, пытаться
убежать, смириться, писать книгу, заниматься йогой и благотворительностью,
встречаться с друзьями, заводить романы, ходить в ресторан, в кино (избегая,
разумеется, экранизаций и выбирая фильмы, поставленные по оригинальным
сценариям), в театр или на футбол. И все равно — Заир неизменно одолеет, никуда
не денется, не позволит думать ни о чем, кроме: «Как я хочу, чтобы ты была со
мной!»
...Гляжу на часы — до прибытия поезда оставалось еще
четверть часа. В мире мечты Михаил — мой союзник, в реальном же мире не
существует никаких доказательств того, что это так, за исключением моего
неимоверного желания поверить в искренность его слов. В реальном мире он вполне
может оказаться замаскировавшимся врагом.
Я вновь ищу ответ на неизменно возникающий вопрос: почему же
она ничего мне не сказала? Быть может, это и есть пресловутый вопрос Ганса?
Быть может, Эстер решила, что должна спасти мир — не о том ли шла речь в нашем
тогдашнем разговоре о любви и войне? — и «готовила» меня к тому, чтобы я
сопровождал ее на этом пути?
Я не свожу глаз с рельсов. Мы с Эстер тоже двигаемся
параллельно друг другу и никогда больше не пересечемся. Две судьбы, которые...
Рельсы.
Далеко ли они друг от друга?
Чтобы отделаться от Заира, я спрашиваю об этом кого-то из
железнодорожников, оказавшихся на платформе.
— 143,5 см или 4 фута и 8,5 дюйма, — отвечает он. Судя по
виду, он в ладу со своей совестью, гордится своей профессией и опровергает
«idee fixe» Эстер — о том, что на самом дне души у каждого из нас таится
глубокая печаль.
Но ответ он мне дает совершенно бессмысленный — 143,5 см или
4 фута и 8,5 дюйма.
Бред какой-то. Почему не полтора метра? Или не пять футов?
Должна быть какая-нибудь круглая цифра, которую легко запомнить
вагоностроителям и железнодорожникам.
— А почему? — настырно осведомляюсь я.
