И дело выходило далеко за рамки моих семейных неурядиц:
любой мужчина, каждая женщина связаны с некой энергией — многие именуют ее
любовью, а на самом деле — это тот первоэлемент, из которого и была создана
Вселенная. Управлять этой энергией нельзя — это она мягко управляет нами; это в
ней пребывает все, чему учит нас бытие. А захочешь использовать ее в своих
целях — останешься ни с чем, и ждут тебя горчайшее разочарование, обманутые
ожидания, безнадежность, ибо энергия эта вольна и дика.
До гробовой доски твердим, что любили когда-то кого-то или
что-то, а на самом деле мы всего лишь страдаем, и потому страдаем, что вместо
того, чтобы воспринять ее силу, пытаемся ослабить ее, тщеславясь иллюзией
жизни.
И чем больше я думаю об этом, тем слабей становится Заир и
тем ближе подхожу я к обретению самого себя. Я готовлю себя к долгой работе,
которая потребует от меня размышлений безмолвных и упорных. Несчастный случай
помог мне понять — не надо искусственно приближать то, для чего еще не настало
«время сшивать».
Я вспомнил слова доктора Луи: после подобной травмы человек
может умереть в любую минуту. А если так и произойдет? Если через десять минут
мое сердце остановится?
Когда сиделка внесла в палату ужин, я осведомился:
— Вы уже задумывались о своих похоронах?
— Успокойтесь, — отвечала она. — Вы вне опасности и
выглядите гораздо лучше.
— А я и не беспокоюсь. И знаю, что выживу, — некий голос
известил меня об этом.
Я намеренно упомянул про «голос», желая немного
спровоцировать ее. Сиделка взглянула на меня с подозрением, подумав, вероятно,
что надо бы провести новые исследования и удостовериться, что мозг пациента не
пострадал.
— Знаю, что выживу. Проживу еще день, еще год, еще лет
тридцать или сорок. Но когда-нибудь, несмотря на все достижения науки, покину
этот мир. И меня похоронят. Я думаю об этом уже сейчас и хотел узнать,
случалось ли вам задумываться о своих похоронах.
— Нет, никогда. Но больше всего меня страшит мысль о том,
что когда-нибудь все кончится.
— Хочешь или не хочешь, соглашаешься или возражаешь, но это
— реальность, и от нее не уйти. Вы не против, если мы еще немного поговорим на
эту тему?
— Меня ждут больные, — сказала она, поставила ужин на стол и
торопливо вышла, почти выбежала из палаты. Нет, она спасалась бегством не от
меня, а от моих слов.
Что ж, если сиделка не желает обсуждать со мной сей предмет,
придется поразмышлять о нем в одиночестве. Я вспомнил строчки выученного еще в
детстве стихотворения:
Когда она придет незваной гостьей,
Быть может, испугаюсь я. А может,
С улыбкою скажу: «Был день хорош,
И, значит, может ночь спуститься:
Ведь поле вспахано, и стол накрыт,
И в доме прибрано, и все на месте».
Да, я бы хотел, чтобы это так и было — все на месте, всему
свое место. А какие слова выбьют на моей надгробной плите? И Эстер, и я
написали завещания: оба мы предпочли кремацию. Мой прах я попросил развеять по
ветру над местечком Себрейро, что на Пути Сантьяго. Эстер свой — над морем.
Стало быть, никакой плиты и не будет.
Ну а все же — какие слова могли бы стать моей эпитафией?
Пожалуй, вот эти:
«Смерть застала его в живых».
Может прозвучать бессмыслицей, но я знаю очень многих людей,
которые перестали жить, хоть и продолжали работать, обедать и вращаться в
обществе. Но все это они делали машинально, не постигая, что каждый новый день
несет с собой магию; не чувствуя, что иногда следует остановиться и задуматься
о чуде жизни; не понимая, что уже через мгновенье ты можешь исчезнуть с лица
земли.
Да, бесполезно было объяснять все это сиделке — и прежде
всего потому, что забрать посуду пришла не она, а другая, которая (вероятно, по
распоряжению врачей) сразу взяла со мной очень жесткий тон. Она спросила, помню
ли я, как меня зовут, какой нынче год, как фамилия президента США, да и все
прочие ее вопросы были из разряда тех, которые задают людям в том случае, когда
хотят удостовериться, что они не слабоумные.
И все потому, что я поинтересовался тем, о чем стоило бы
думать каждому: «Вы уже задумывались о своих похоронах?», «Вы знаете, что рано
или поздно умрете?»
В ту ночь я уснул с улыбкой. Заир исчезал, Эстер
возвращалась, и если не суждено мне будет дожить до утра, то, несмотря на все,
что происходило в моей жизни, несмотря на все мои неудачи и поражения, несмотря
на потерю любимой, на все несправедливости, которым подвергался я и подвергал
других, — я пребуду живым до последней минуты и с полной уверенностью смогу
утверждать:
«Был день хорош,
И, значит, может ночь спуститься».
***
Двое суток спустя я уже был дома. Мари готовила обед, я
просматривал почту, накопившуюся за время моего отсутствия. Позвонивший снизу
консьерж сообщил, что конверт, который я ждал на прошлой неделе, был доставлен
и должен лежать у меня на столе.
Я поблагодарил и вопреки всему, что навоображал себе за
минувшие два года, не бросился вскрывать этот конверт. За обедом я расспрашивал
Мари о съемках, она меня — о том, что я намерен делать, потому что с
ортопедическим воротником на шее особенно не разгуляешься. Она сказала, что в
случае надобности побудет со мной.
— У меня запланирована небольшая презентация для корейского
телевидения, но я могу ее отложить или вообще отменить. В том случае, конечно,
если тебе нужно мое общество.
— Общество твое мне очень нужно, и приятно знать, что ты —
рядом.
Улыбнувшись, она взялась за телефон, связалась со своим
импресарио и попросила изменить график встреч. Я слышал, как она произнесла:
«...нет, не надо говорить, что заболела, я человек суеверный, и каждый раз, как
ссылаюсь на болезнь, оказываюсь в постели. Скажите, что я ухаживаю за любимым
человеком».
Возникло множество срочных дел — надо было перенести
интервью на более поздний срок, ответить на приглашения, послать свои визитные
карточки в знак благодарности за телефонные звонки и присланные цветы. Надо
было заниматься текстами, предисловиями, рекомендациями. Мари проводила целые
дни с моим агентом, перекраивая график встреч. Каждый вечер мы ужинали дома,
ведя наподобие обычных супругов беседы то интересные, то банальные. Во время
одного из таких ужинов, после нескольких бокалов вина, она объявила, что я
переменился.
— Кажется, что близость смерти вернула тебя к жизни.
— Это случается со всеми.
