— В своих книгах ты говоришь о том, как важна любовь, о том,
что надо рисковать, о радости, которую доставляет борьба за мечты. Но кто же
передо мной? Человек, который не читает того, что сам написал. Человек, который
путает любовь с расчетом, приключение — с ненужным риском, а радость — с
обязанностью. Где же тот, за кого я выходила замуж, тот, кто прислушивался к
моим словам?!
— А где женщина, на которой я женился?
— Та, которая неизменно дарила нежность, служила опорой и
окрыляла? Телом она здесь, у окна с видом на амстердамский канал Зингель, и,
наверное, останется рядом с тобой навсегда. А душой... душой она у дверей этого
номера и готова уйти навсегда.
— Из-за чего?
— Из-за проклятой фразы «завтра утром поговорим».
Достаточное основание? Если нет, вспомни, что женщина, на которой ты женился,
умела ощущать радость бытия, была полна новых идей, желаний, а теперь
стремительно превращается в матрону.
— Глупости.
— Хорошо, пусть это глупости. Ерунда! Безделица, которой
можно пренебречь, особенно если вспомнить, что у нас все есть, что мы богаты,
что добились успеха и признания и не устраиваем друг другу сцен ревности из-за
случайных увлечений. Помимо всего прочего, в мире голодают миллионы детей, есть
войны, болезни, стихийные бедствия, и каждую минуту происходят трагедии. В
самом деле, на что мне жаловаться?
— Ты не находишь, что нам пора завести ребенка?
— Все известные мне супружеские пары таким образом решают
свои проблемы: «Заведем ребенка!» И это предлагаешь мне ты, так высоко ценящий
свою свободу, считающий, что мы должны непременно двигаться вперед?
— Я считаю, что время пришло.
— А по-моему, это самое что ни на есть неудачное время! Нет,
я не хочу ребенка от тебя — я хочу ребенка от человека, которого знала прежде,
который умел мечтать, который был рядом со мной! Если я когда-нибудь решусь
родить, то отцом моего ребенка должен быть человек, который меня понимает,
слушает и слышит, которому я желанна по-настоящему.
— Я уверен, что ты выпила. Правда, давай поговорим завтра...
Ложись, я очень устал.
— Ладно, поговорим завтра. А если моя душа, которая стоит на
пороге этого номера, решится уйти, это не слишком сильно омрачит нашу жизнь.
— Она не уйдет.
— Ты очень хорошо знаешь мою душу, но уже много лет не
разговариваешь с ней, не замечаешь, как сильно она изменилась, не обращаешь
внимания на то, как отчаянно она просит, чтобы ее выслушали... Даже если речь
идет о таких банальностях, как эксперименты в Стенфордском университете.
— Если твоя душа так переменилась, почему же ты осталась
прежней?
— Потому что я трусиха. Потому что знаю — мы поговорим
завтра. Потому что мы многое построили вместе, и я не хочу, чтобы это было
разрушено. Или просто потому, что я привыкла, — это самая серьезная причина.
— Пять минут назад ты обвиняла во всем этом меня.
— Ты прав. Я поглядела на тебя, я увидела тебя, однако на
самом деле это была я. Сегодня ночью я соберу все свои силы, всю свою веру и
помолюсь, чтобы Господь не позволил мне до конца дней моих жить так, как я
живу.
***
Я слышу аплодисменты. Зал полон. Сейчас я начну то, что
неизменно вгоняет меня в бессонницу накануне, — лекцию.
Ведущий сообщает, что я не нуждаюсь в представлениях, — что
есть совершеннейшая чушь: зачем тогда он вылез на сцену? Тем более что многие
зрители не вполне ясно сознают, кто я такой, — их привели друзья. Однако он все
же сообщает кое-какие биографические сведения, говорит о моих качествах, о моих
премиях, о миллионах экземпляров проданных книг. Благодарит организаторов и
спонсоров и предоставляет слово мне.
Я тоже начинаю с благодарностей. Говорю, что о самом главном
и важном я написал в своих книгах, но считаю, что у меня есть обязательства
перед читателями — показать человека, который стоит за своими фразами и
абзацами. Объясняю: так уж устроен человек, что всегда находится в поисках
любви и понимания. И потому мои книги неизменно будут лишь видимым кусочком
горной вершины, укрытой облаками, или острова в океане: солнце освещает их, и
все, кажется, стоит на своих местах, но под этим во тьме таится неведомое и
непрестанные поиски самого себя.
Я рассказываю о том, как трудно далось «Время раздирать и
время сшивать» и что лишь теперь, перечитывая эту книгу, я начал понимать
некоторые ее фрагменты, ибо творение — выше творца.
Говорю о том, что читать интервью или слушать выступления
автора, который пытается объяснить своих героев, — занятие бездарное: ибо
написанное либо само себя объяснит, либо и прочтения не заслуживает. Когда
писатель появляется на публике, он должен попытаться показать свою вселенную, а
не объяснять смысл своей книги. И потому я начинаю говорить о личном:
— Некоторое время назад я был в Женеве и дал там серию
интервью. Поскольку намеченный моей приятельницей ужин пришлось отменить, я
отправился бродить по городу. Был чудесный вечер — пустынные улицы, оживленные
бары и рестораны, и все было совершенно тихо, спокойно, прекрасно, как вдруг...
...как вдруг я понял, что нахожусь в полнейшем одиночестве.
Разумеется, в том году мне уже случалось оставаться одному.
Разумеется, в двух часах лёта меня ожидала моя возлюбленная. Разумеется, после
такого насыщенного и трудного дня нет ничего лучше, чем пройтись по узеньким
улочкам и переулкам старинного города, ни с кем ни о чем не разговаривая, а
просто любуясь окружающей тебя красотой. Однако на этот раз ощущение
одиночества было гнетущим и тоскливым — мне не с кем было разделить прелесть
прогулки, некому высказать всплывающие в голове мысли.
Я вынул из кармана мобильный телефон — в конце концов, в
городе у меня имелось немало друзей, — но спохватился, что звонить кому-либо из
них уже поздно. Подумал было, не зайти ли в бар — кто-нибудь наверняка меня
узнает и пригласит за свой столик. Но я поборол искушение и решил прожить эти
мгновения до конца, приходя к выводу, что нет ничего хуже, чем чувствовать, что
никому нет дела — существуешь ты на свете или нет, что никому не интересны твои
представления о жизни, что мир превосходнейшим образом может обойтись без
твоего беспокойного присутствия.
