Кассир был явно перепуган этим нашествием на свой маленький
мир, выстроенный ценой многих усилий и лишений, — на свой магазинчик, где,
должно быть, утром обслуживал покупателей сын, днем — жена, а сам он — по
вечерам. Он сделал покупательнице знак, и я понял, что полицию он уже вызвал.
Я ненавижу соваться не в свое дело и лезть, куда не просят.
Но трусость проявлять не люблю — каждый раз, как это случается, я на неделю
теряю самоуважение.
— Не беспокойтесь... Но было уже поздно.
Появились двое полицейских, но ватага людей, одетых как
инопланетяне, не обратила на них никакого внимания, ибо привыкла дразнить
блюстителей существующего порядка. Все это они уже проделывали много раз. И
знали, что не совершили никакого преступления — ну, разве что не соблюдали
законов моды, но ведь мода — штука переменчивая. Думаю, что им все же стало не
по себе, но они никак этого не показали и продолжали вопить на весь магазин.
— Однажды я услышала от одного комедианта: «Все дураки
должны записать в свое удостоверение личности, что они — дураки», — сказала
Анастасия, обращаясь ко всем сразу. — И тогда сразу будет понятно, с кем имеешь
дело.
— Дураки и в самом деле представляют собой опасность для
общества, — ответила девушка с ангельской наружностью и в костюме вампира — та
самая, что просвещала меня насчет десятидолларовых купюр. — Раз в год они
должны проходить проверку и получать лицензию на право ходить по улицам, как
автомобилисты получают права.
Полицейские, которые были ненамного старше представителей
«племени», промолчали.
— Знаете, чего бы мне хотелось? — услышал я голос Михаила,
который был скрыт от меня полками. — Поменять местами ярлыки на всех этих
упаковках. Люди бы тогда растерялись вконец: не знали бы, в каком виде
употреблять — варить или жарить, охлаждать или разогревать. Ведь теперь, если
не прочтешь инструкцию, не приготовишь себе поесть — инстинкт утрачен.
До сих пор все изъяснялись на чистейшем французском языке, и
услышав, что Михаил говорит с акцентом, полицейские насторожились.
— Предъявите документы, — сказал один из них.
— Он со мной.
Слова эти вырвались у меня будто сами собой, хоть я и
сознавал, что это может сулить новый скандал. Полицейский перевел взгляд на
меня:
— Я не к вам обращаюсь. Но раз уж вы вмешались и пришли сюда
с этой группой, то, надеюсь, сумеете удостоверить свою личность. И объяснить,
на каком основании покупаете водку людям, которые вдвое моложе вас.
Я бы мог сослаться на то, что нигде не сказано о
необходимости повсюду носить с собой документы. Но подумал, а есть ли у Михаила,
рядом с которым уже стоял второй полицейский, вид на жительство? Что вообще я
знаю о нем, помимо историй про «голос» и эпилепсию? И что будет, если
напряженная ситуация спровоцирует очередной припадок?
Я достал из кармана автомобильные права.
— Так вы...
— Он самый.
— Я вас узнал. Читал одну из ваших книг. Но это еще не повод
нарушать закон.
Услыхав, что передо мной — мой читатель, я растерялся
вконец. Вот он стоит — молодой, бритоголовый парень в униформе — пусть и совсем
другой, нежели та, которую носят мои спутники, чтобы узнавать своих. Может
быть, и он когда-то мечтал обрести свободу быть не таким, как все, поступать не
так, как все, бросать вызов властям — но тонко, почти незаметно, не давая
формального повода загрести себя в каталажку. Однако, должно быть, отец не
оставил ему выбора, должно быть, есть семья, которую надо поддерживать, или по
крайней мере — боязнь шагнуть за грань хорошо знакомого мира.
— Я не нарушал закон, — ответил я как можно более
миролюбиво. — Ни я, и ни кто другой. Ну, разве что кассиру или вот этой даме,
покупавшей сигареты, захотелось пожаловаться на что-нибудь.
Но когда я обернулся, дамы, говорившей о богеме, дамы,
предрекавшей трагедию, которая должна вот-вот случиться, дамы, без сомнения
добропорядочной, уже не было. Можно не сомневаться, что завтра она расскажет
соседкам о том, как благодаря ей была пресечена попытка ограбления.
— У меня претензий нет, — заявил кассир, угодив в ловушку
современного мира, где можно вопить и горланить, но при этом не нарушать закон.
— Это ваша водка?
Я кивнул. Полицейские видели, что мои спутники пьяны, но не
желали раздувать дело в ситуации, ни для кого не представлявшей угрозы.
— Мир без дураков станет хаосом! — раздался голос юнца в
коже. — Вместо безработных появится избыток рабочих мест, а работать будет
некому!
— Ну, хватит!
Это прозвучало у меня с неожиданной властностью и
решительностью.
— Помолчите, вы все!
И, к моему удивлению, воцарилась тишина. Внутренне кипя от
негодования, я продолжал разговаривать с полицейскими так, словно не было
никого на свете спокойней меня.
— Если бы они представляли опасность, то не нарывались бы.
Полицейский обернулся к хозяину:
— Если понадобимся, мы здесь, поблизости.
А прежде чем выйти на улицу, сказал, обращаясь к своему
напарнику, но так, что голос его раздался на весь магазин:
— Обожаю дураков: если бы не они, мы сейчас могли бы
столкнуться с бандой налетчиков.
— Ты прав, — ответил тот. — Дураки развлекают нас, а
опасности не представляют.
Оба козырнули и удалились.
***
При выходе из магазина я умудрился уронить бутылки. Одна,
впрочем, как-то уцелела и сейчас же пошла вкруговую. По тому, как пили мои
спутники, я понял, что они тоже испугались — и не меньше, чем я. Вся разница
была в том, что, почувствовав опасность, они бросились в атаку.
— Мне чего-то не по себе, — сказал Михаил одному из них. —
Пошли отсюда.
Я не знал, что значат эти слова: разойтись по домам?
Разъехаться по своим городам? Или каждый вернется под свой мост? Никто не
спросил меня, уйду ли я «отсюда», так что я по-прежнему сопровождал их. Меня
встревожила фраза насчет того, что «не по себе», — мы ведь еще не успели
поговорить о поездке в Центральную Азию. Может, стоило бы откланяться? Или
следует идти до конца и своими глазами увидеть, куда уйдут они «отсюда»? Еще я
отметил про себя, что мне не скучно и что я был бы не прочь соблазнить девушку
в обличье вампира.
Ну так в чем же дело? Вперед!
