Три процента составляют те, кого я в честь древнего и
воинственного уругвайского племени назвал «тупамарос»: эти умеют внедриться в
любую среду, их хлебом не корми — дай пообщаться, они вечно сомневаются,
оставаться ли тут или идти на другой вечер, имеющий быть одновременно, они
тщеславны и желают с ходу продемонстрировать свои дарования, однако их никто
сюда не звал, они, так сказать, еще в предгорьях, и люди перестают обращать на
них внимание, как только понимают, с кем имеют дело.
Ну и наконец, 85 процентов — это «подносы», ибо как не
бывает вечера без этого предмета утвари, так и без этих людей ни один праздник
не обходится. Они не знают толком, по какому случаю торжество, но убеждены в
важности своего на нем появления и значатся в списках устроителей, потому что
успех всякой затеи зависит и от того, сколько народу примет в ней участие. Как
правило, это бывшие — бывшие банкиры, бывшие директора, бывшие мужья
какой-нибудь знаменитой дамы, бывшие жены какого-нибудь господина, находящегося
в зените могущества. Это — титулованные особы из стран, где давно нет монархии,
принцессы и маркизы, сдающие в аренду свои замки. Они перепархивают с
празднества на торжество, с приема на ужин, и я неустанно спрашиваю себя — как
их еще не тошнит от всего этого?
Когда недавно я поделился своим недоумением с Мари, она
объяснила мне, что есть люди, зацикленные на работе, а есть — на развлечениях.
Те и другие — несчастны, ибо сознают, что теряют что-то важное, но совладать со
своим пороком не в силах.
...Я разговариваю с одним из организаторов фестиваля кино и
литературы, и ко мне подходит молодая, хорошенькая блондинка с сообщением о
том, что ей очень понравилось «Время раздирать и время сшивать». Сообщает, что
живет в одной балтийской стране и работает в кино. Немедленно опознается ее
принадлежность к разряду «тупамарос», поскольку обращается к одному (ко мне, в
данном случае), а интересуется другим (организаторами фестиваля). Хотя
совершена эта почти непростительная ошибка, все еще остается шанс, что она
относится к начинающим Талантам. Организаторша осведомляется, что означает
выражение «работаю в кино». Блондинка объясняет, что пишет рецензии для одной
газеты и что недавно выпустила книгу (Боже, неужто о кино? Да нет, наверняка о
себе, о своей короткой и неинтересной жизни).
Тем временем она совершает тягчайший грех — спрашивает,
нельзя ли получить приглашение на этот год. Организатор отвечает, что
издательница моих книг в этой балтийской стране, дама весьма деятельная и
влиятельная (и очень красивая, добавляю я про себя), уже приглашена. Он
возобновляет разговор со мной, а блондинка из племени тупамарос на несколько
минут впадает в растерянность, не зная, как тут быть, а потом ретируется.
Поскольку речь идет о литературной премии, большая часть
приглашенных — Таланты, Тупамарос и Подносы — принадлежат к артистической
среде, а Партнеры делятся на членов попечительских советов и спонсоров,
помогающих музеям, симфоническим оркестрам и подающим надежды артистам. И вот
ведущий поднимается на сцену, просит всех занять свои места (на столиках
расставлены таблички с именами), отпускает несколько шуточек (это часть
ритуала, и все мы смеемся) и сообщает, что победители будут названы между
закусками и первым блюдом.
Я направляюсь к главному столу: это позволяет мне устроиться
подальше от Подносов, но также и не дает возможности общаться с Талантами,
исполненными воодушевления, да и вообще — самыми интересными здесь. Место мое
оказывается рядом с директрисой фирмы по продаже автомобилей, спонсирующей
празднество, и богатой наследницей, решившей вложить средства в искусство, — к
моему удивлению, обе дамы не носят вызывающее декольте. Кроме них, за столом
сидят: владелец парфюмерной компании, арабский принц (он оказался в это время в
Париже, и устроители, заботясь о престиже вечера, затащили его сюда),
израильский банкир, коллекционирующий рукописи XIV века, консул Франции в
княжестве Монако и белокурая девушка — не знаю, чем она занимается, но
подозреваю, что является потенциальной любовницей одного из организаторов.
Надеваю очки и, стараясь, чтобы это получилось незаметно,
читаю таблички с именами моих соседок (меня тоже нужно отправить на этом
корабле в открытое море и там приглашать на один и тот же вечер раз десять —
тогда, может быть, выучу их имена наизусть). Мари, как велит протокол, посадили
за другой стол: на каком-то витке мировой истории кому-то пришло в голову, что
на официальных банкетах пары должны быть разделены, с тем чтобы в воздухе
повисал вопрос: дама по соседству — замужем, одинока или замужем, но доступна.
Или, быть может, этот мудрец боялся, что супруги, оказавшись рядом, будут
разговаривать исключительно друг с другом — но зачем бы им в таком случае
выходить из дому, брать такси, отправляться на банкет?
В полном соответствии с моим списком тем разговор вертится
вокруг последних событий «культурной жизни» — «какая замечательная выставка»,
«какой талантливый критик». Я пытаюсь сосредоточиться на закуске — икра с
лососиной и яйцом, — но меня то и дело отвлекают вопросами: как продвигается
работа над моей новой книгой, откуда я черпаю вдохновение и каковы мои
творческие планы. Все демонстрируют эрудицию, все цитируют — якобы случайно,
так, к слову пришлось — какую-нибудь знаменитость, удостаивающую их своей
дружбой. Все превосходно умеют скользить по поверхности разговора о политике
или о тех проблемах, с которыми сталкивается культура.
— А что, если мы обсудим еще что-нибудь?
Эти слова произносятся будто сами собой. Присутствующие
замолкают: в конце концов, это верх невоспитанности: прерывать других, а еще
хуже — тянуть, так сказать, одеяло на себя. Однако похоже, что вчерашняя
прогулка по улицам Парижа в обществе бродяг произвела на меня роковое действие:
я больше не выношу подобных разговоров.
— Вот, например, примиритель: то мгновение в нашей жизни,
когда мы перестаем двигаться вперед и довольствуемся тем, что имеем.
Особенного интереса не проявляет никто. Что ж, сменю тему:
— А можно поговорить о том, как важно позабыть историю,
которую нам рассказывали, и попытаться прожить что-то новое. Каждый день делать
что-нибудь непривычное: ну, скажем, заговорить с соседом в ресторане, зайти в
больницу, ступить в лужу, попытаться услышать другого человека, заставить
Энергию Любви циркулировать свободно, а не закупоривать ее и не хранить
где-нибудь в углу.
— Вы имеете в виду адюльтер? — спрашивает устроитель вечера.
— Нет. Это значит, что лучше быть слугой любви, нежели ее
хозяином. Это гарантирует нам, что мы спим с кем-то потому, что желаем этого, а
не потому, что так принято.
Консул Франции в Монако со всевозможной деликатностью, но и
не без иронии объясняет мне, что присутствующие пользуются этим правом и этой
свободой. Все соглашаются, хотя никто не верит, что это правда.
