Много веков назад один поэт описал странствия человека по
имени Улисс, который возвращался на свой родной остров Итаку, где ждала его
возлюбленная. Он испытал множество опасностей, прошел через множество испытаний
— от штормов до искушения привольной и удобной жизнью. И вот настает минута,
когда он оказывается в пещере, где обитает одноглазое чудовище — циклоп.
Тот спрашивает, как его имя. «Никто», — отвечает Улисс. В
схватке ему удается ослепить циклопа. На крики чудовища прибегают другие
циклопы и, заметив, что вход в пещеру завален скалой, спрашивают, кто еще там
находится. «Никто! Никто!» — отвечает циклоп, и его товарищи, сочтя, что ему
ничто не угрожает, уходят. Улисс же может продолжать свой путь к женщине,
которая ждет его.
— Итак, твое имя — Улисс?
— Мое имя — Никто.
Меня сотрясает озноб, кажется, будто в тело вонзаются острые
иглы.
— Сосредоточься на том, что тебе холодно, и ты перестанешь
дрожать. Пусть холод заполнит все твои мысли, не оставив места ни для чего
другого, и тогда он станет тебе спутником и другом. Не пытайся совладать с ним.
Не думай о солнце, иначе будет хуже: ты вспомнишь, что существует жара, и холод
почувствует, что он — не мил тебе и не желанен.
Мои мышцы напрягаются и расслабляются, чтобы создать энергию
и с ее помощью сохранить мой организм живым. Но я поступаю так, как велит Дос,
ибо я доверяю ему — его спокойствию, его нежности, его власти. Я позволяю иглам
вонзиться в меня, мышцам одеревенеть, а зубам — стучать, и повторяю про себя:
«Не сопротивляйтесь, холод — наш друг». Тело не слушается меня, но по
прошествии четверти часа дрожь перестает сотрясать мое тело, я впадаю в некое
оцепенение и хочу опуститься наземь, однако Михаил подхватывает меня,
удерживает на ногах — Бог говорит со мной. Кажется, будто слова его звучат из
дальней дали, оттуда, где степь встречается с небесами:
— Добро пожаловать, кочевник, пересекший степь. Добро
пожаловать туда, где небо мы всегда зовем голубым, даже если оно
пепельно-серое, потому что мы знаем его истинный цвет, скрытый за тучами. Добро
пожаловать в край Тенгри. Добро пожаловать ко мне, ибо я пришел сюда принять
тебя и почтить тебя в твоих поисках.
Михаил сел на землю и дал мне выпить чего-то такого от чего
кровь моя сразу согрелась. Дос помог мне одеться. Мы прошли по склону дюн, о
чем-то говоривших между собой, и вернулись в наш лагерь. Еще до того, как мои
спутники взялись готовить ужин, я провалился в глубокий сон.
***
— Что это? Неужели еще не рассвело?
— Давно рассвело. Пыльная буря, ничего страшного. Надень
темные очки, защити глаза.
— А где Дос?
— Вернулся в Алма-Ату. Меня растрогала вчерашняя церемония.
В общем-то, ему не следовало устраивать ее: для тебя это — потеря времени и
риск получить воспаление легких. Надеюсь, ты понимаешь, что таким образом Дос
хотел сказать тебе «Добро пожаловать». Подлей масла.
— Я спал слишком долго.
— Тут всего два часа пути верхом. Мы доберемся еще до
полудня.
— Мне надо вымыться. И переодеться.
— Это невозможно: кругом — голая степь. Подлей масла в
котелок, но сперва предложи его Госпоже: в наших краях масло и соль — самые
драгоценные продукты.
— А что такое Тенгри?
— Само слово переводится как «культ неба», то есть религия
без религии. Здесь проходили буддисты, индуисты, католики, мусульмане,
приверженцы разных сект и верований. Кочевники делали вид, что принимают
навязываемую им веру, но и прежде, и теперь в основе их религии лежит идея, что
Божество — везде и повсюду, его нельзя изъять из природы и поместить в книги
или между четырех стен... А я, как только ступил на эту землю, чувствую себя
лучше, словно и впрямь нуждался в привычной еде. Спасибо, что взял меня с собой.
— Спасибо, что познакомил меня с Досом. Вчера, во время
посвящения, я понял, что это особенный человек.
— Он учился у своего деда, тот — у своего отца, а тот — у
своего... Жизнь кочевников, у которых вплоть до конца XIX века не было
письменности, требовала появления акына, человека, обязанного помнить все
события и передавать их из уст в уста. Дос — это такой вот акын.
Пойми, когда я говорю «учился», то вовсе не имею в виду
«накапливать знание». И рассказываемые ими истории не изобилуют реальными
фактами, датами, именами. Это легенды о героях и героинях, о битвах и волшебных
животных — это символы не столько деяний человеческих, сколько самой сути
человека. Это истории не о победах и поражениях, а о людях, которые ходили по
свету, созерцали степь и впускали в себя Энергию Любви. Лей масло медленно,
иначе оно будет брызгать во все стороны.
— Я чувствую себя так, словно получил благословение.
— Хотелось бы и мне испытать это чувство. Вчера я навещал
мать, она спросила, все ли у меня в порядке, достаточно ли я зарабатываю. Я
солгал ей, сказав, что играю в Париже спектакль, идущий с огромным успехом.
Сегодня я возвращаюсь к своему народу, и кажется, что только вчера покинул
страну, и за все то время, что меня здесь не было, я не сделал ничего значительного.
Веду беседы с бродягами, шатаюсь по городу с «племенем», выступаю в армянском
ресторане, а что в итоге? — Ничего. Ведь я — не Дос, который учился у своего
деда. У меня есть всего лишь присутствие, да и то порой я думаю, что это всего
лишь слуховая галлюцинация. Быть может, мои состояния — не более чем предвестие
эпилептических припадков.
— Ты только что благодарил меня за то, что я взял тебя с
собой, а сейчас кажется, будто это повергает тебя в глубокую печаль. Определись
со своими чувствами.
— Я чувствую и то, и это, и мне не надо определяться — я
могу плыть между моими противоречиями.
— Вот что я скажу тебе, Михаил. Я тоже испытывал к тебе
противоречивые чувства: сначала ненавидел тебя, потом стал принимать, а по мере
того, как я следил за твоими шагами, это приятие переросло в уважение. Ты еще
молод и потому испытываешь совершенно нормальное чувство, и это чувство
бессилия. Не знаю, скольких людей затронула твоя работа, но в одном можешь быть
уверен: ты преобразил мою жизнь.
— Но ты хотел всего лишь найти жену.
