– Вы давно привили мне интерес к этому камню.
– Да… В последнем катрене, только что мной написанном, полагаю, это мой последний наказ, говорится:
Тот камень ни купить и не продать.
Иной талант был Богом камню дан:
Бег времени пустить он может вспять…
Владеет камнем узник Иоанн…
– Ты что-нибудь понял?
– Только то, что речь идет о рубине. Но кто такой Иоанн?
– Это тебе еще предстоит открыть. Катрены написаны на моем языке. Там есть слова древнеславянские, древнееврейские, латынь, арабский и санскрит… Сначала ты переведешь на современный французский язык десять катренов, в которых упоминаются рубины, затем те, которые тебе покажутся важными, потом – расположишь катрены в должном порядке…
– А потом?
– А потом – ты и твои потомки будут собирать нужные для сотворения чуда камни. И когда соберешь…
– Что тогда?
– Интуиция подскажет тебе, что делать. А сейчас я устал. Позови отца Виаля. Я готов к исповеди. Пусть он совершит святое предсмертное причастие. Погоди… Утром к моему телу первым подойдешь ты. И примешь завещанное тебе – розовый рубин. Он будет в моей ладони… Ты понял?
Андреа дель Чижио, опустив голову, вышел из спальни. Он попытался перед уходом поцеловать руку Учителя. Но тот отдернул руку с зажатым в ней камнем. Правой же перекрестил Андреа. Боль становилась невыносимой. Он закрыл глаза.
«Надеюсь, они все сделают так, как я сказал», – подумал он, прикрывая веки.
После встречи с отцом Виалем ему осталась только одна встреча… С Господом.
Жену и сыновей он предупредил – в его спальню они смогут войти лишь после его смерти. И после того, как с последним визитом к нему явится его ученик.
Жизнь приходит к нам долгожданно, но неожиданно, и от входящего в мир человека не требуется никакой подготовки. А к смерти нужно готовиться. Готовить и других, и себя.
Прежде всего – себя.
Велики ли его грехи? Виаль отпустил их.
Отпустит ли Господь?
Он предсказывал будущее. Не грех ли это? Ведь знать будущее может лишь Бог. Но он, Мишель, мог бы сказать: «Я знал будущее потому, что Господь давал мне возможность заглянуть в бездну грядущего, в неизвестность. Нет тут греха…»
Он знал и прошлое. И лишь иронично усмехался попыткам историков прорваться сквозь многовековые слои лжи и фальсификаций.
Иногда писатели обладали редким талантом видеть прошлое. Нет, не историки. Именно писатели. Даже более узко – поэты. Тут особый дар! Строки рождаются, а в них – шифр к прошлому.
Но лишь он один мог писать стихи, в которых его взор, прорвавшись сквозь темень веков, видел события и судьбы грядущих столетий.
Впрочем, он писал и обычные стихи. Особенно в юности. Когда он встретил Анну, она была самая обыкновенная, но чрезвычайно обаятельная девушка – с высокой грудью, нежным животом, крепкими красивыми ногами… Лицо становилось необычайно очаровательным, когда губы трогала легкая улыбка, и на левой щеке появлялась ямочка.
Он же был, несмотря на молодость, известным, даже знаменитым врачом в Тулузе.
«Странно… принято считать, что перед смертью картинки прошлого проносятся перед внутренним взором человека с огромной быстротой, – подумал Мишель, – передо мной же видения движутся медленно, как облака в безветренную погоду. Вообще, сколько глупостей сказано о смерти. Ее боятся напрасно: если она пришла, то бояться поздно, если не пришла – рано. Смерть неизбежна, и помнить об этом нужно с первой минуты жизни. Тогда жить не страшно».
Вот облако-воспоминание, на котором к нему плывет ученейший муж своего времени – философ Жюль Сезар Скалигер.
Именно он познакомил Мишеля с прелестной Анной.
Жюль пригласил молодого врача из Тулузы, поэта и естествоиспытателя, что не так часто уживалось в одном человеке, погостить в поместье неподалеку от Ажена. Скалигер – личный врач епископа Ажена, был известен как астролог. Поместье Скалигера было расположено неподалеку от города, в деревушке Лескаль. Мэтру уже исполнилось пятьдесят, но женат он был на шестнадцатилетней девушке. Брак был гармоничен, что давало право учителю советовать ученику пойти по его стопам.
Мишель, при его заработках модного врача и славе выдающегося ученого и тонкого поэта, был завидным женихом. Этой репутации немало способствовали слухи о талантах Мишеля, распускавшиеся старым математиком и астрологом. «Впрочем, – подумал Мишель, – эти слухи были правдивы…» Стало быть, о чем тут толковать? Все свершилось, как Богу было угодно. Встреча Мишеля и Анны состоялась. Кто любил на самом деле, а кто лишь позволял себя любить? Сейчас уже не важно… Скорее всего он влюбился в юную неопытную девушку. И она ответила ему если не страстью, то нежной любовью и привязанностью. И уважением. Анна всегда знала, что живет рядом с гением. Вот почему, когда он прочитал первое из сотен посвященных ей стихов, она прошептала:
– Я согласна, мэтр Мишель.
– На что? – сделав вид, что удивлен, спросил Нострадам.
– Выйти за вас замуж.
Вот те первые стихи, написанные Анне и прочитанные экспромтом после пары стаканчиков доброго вина на сельском празднике в Лескале:
Не надо мне других наград —
Побыть бы с вами хоть минуту…
Да будь я хоть Сократ, стократ
За вас бы выпил я цикуту.
Анна не спросила, кто такой Сократ и что такое цикута. Она просто положила головку на грудь тулузского врача и сказала:
– Так что вы говорили о женитьбе на мне?
Брак был заключен в 1535 году в католическом храме Ажена.
Анна Кабрехас из Периньяна стала законной женой врача Мишеля Нострадамуса из Сен-Реми.
Через год у них родился сын, которого ждала трагическая судьба.
Потом – дочь, у нее судьба казалась вполне благополучной. Однако ж вопреки тому знанию будущего, которым уже обладал тогда Мишель, дочь и жена умерли от чумы, поглотившей значительную часть населения Ажена…
Значит, и он ошибался. Их смерть – не предсказал, не увидел.
Судьбу второй жены и двоих сыновей от нее он, к сожалению или к счастью, увидел правильно. Жену постигла болезнь. Он ее вылечил. Старший сын погиб от гордыни, и был растерзан толпой. Попытался пойти по стопам отца – и ошибся. Бедный мальчик! Он забыл, что на детях гениев Господь отдыхает…
В эти его предсмертные минуты вся семья была в сборе и ждала разрешения войти в спальню и проститься с ним.
Второй жене он тоже написал немало хороших стихов. Ее тоже звали Анной. Самое последнее звучало так:
Не может быть здесь разных мнений —
Злодейство тленно, вечен гений.
Путь дремлет меч, покой мне только снится:
