От вологодских удалось вырваться, отделавшись легким испугом. Но спустя несколько месяцев он случайно попадает в засаду, устроенную по методу верши. «Ну, — подумали, должно быть, друзья и коллеги ставшего почему-то невезучим когда-то везучего профессора Таганцева, — из этакой мелкой беды вытащим в одночасье». Трагические иллюзии. Кончился 1920. «Красный террор» набирал силу. И тех, кого брали, так просто не отпускали. Вначале проверяли на возможность подключить к какому-либо заговору. Таганцев показался петроградским чекистам фигурой вполне подходящей. Петроградский университет прислал поначалу весьма гневное, возмущенное письмо в Губчека — с просьбой немедленно (!) освободить из-под ареста профессора В. Н. Таганцева, случайно попавшего в засаду и арестованного 29 ноября 1920 г. И на этот раз его выпустили. Но, видно, взяли на заметку. И когда арестовали 1.06.1921 г. — то уже навсегда. Напрасно бросается хлопотать за сына академик Н. С. Таганцев, не в силах понять, на каком основании арестован и содержится под стражей его сын. Он пытается разобраться в юридических аспектах ареста, добиваясь сведений — в чем обвиняют сына, что ему инкриминируется?
А сына тем временем уже «назначили» руководителем создаваемой в кабинетах Петрогубчека новой «боевой» контрреволюционной организации. В. Н. Таганцев был, по сути дела, обречен. Его не могли спасти ни ходатайства, ни мужественное поведение на допросах, отказ давать «уличающие» друзей показания, отсутствие фактов его контрреволюционной деятельности, показаний свидетелей, доказывающих его руководящую деятельность в «Петроградской боевой организации»... Все было напрасно. Профессор Таганцев попал под равнодушный тяжелый каток «красного террора».
Вполне возможно, что его даже не пытали. Он просто стал жертвой очередной провокации. Что обычно делал порядочный человек, арестованный в годы массовых репрессий 1919—1953 гг.? Если видел, что судьба его решена, старался оградить, спасти других людей, вырвать из-под топора убийц близких, взять на себя вину невинных... Так и поступал руководитель не существовавшего никогда «Комитета боевой организации».
Арестованному Таганцеву не потребовалось много времени, чтобы понять, что его судьба решена, и единственное, что он может сделать, это постараться спасти других проходивших по делу ни в чем не виновных людей. Надежда на это у него появилась после того, как ему были переданы заверения руководителей Президиума ВЧК Дзержинского, Менжинского, Уншлихта и Ягоды в том, что ЧК не будет применять к членам «боевой организации» высшую меру наказания, не будет арестовывать лиц, «случайно или слабо связанных, а равно и освобожденных лиц» и т. д. От
Таганцева же требовалось одно — «разоружиться», подробно рассказать о целях и задачах «боевой организации», ее деятельности. Потребность в такой информации была огромной, так как шитое белыми нитками дело начало «трещать по всем швам», а это было чревато немалыми неприятностями, ведь о нем раззвонили на всю страну.
Понимая, что предложенные следствием «правила игры» все равно придется принять, Таганцев стал действовать: основную вину за деятельность не существовавшей в реальности контрреволюционной организации взял на себя, потребовал от руководства ЧК освободить тех, кто был задержан во время облав и засад случайно! Поставил вопрос о том, чтобы был освидетельствован Василий Иванович Орловский, дававший фантасмагорические показания о «контрреволюционном подполье», не без оснований предполагая его явную психическую невменяемость!
Ход дела принял такой оборот, что В. Таганцев уже не может отрицать антисоветский характер своих воззрений, но еще пытается убедить палачей, что даже если приписываемую ему мифическую организацию можно определить как контрреволюционную, то никак нельзя как «боевую», готовившую вооруженный террор. Он всячески открещивается от боевиков Савинкова и требует от руководства ВЧК дать опровержение в газете «Свобода»: об отсутствии связей между «Петроградской боевой организацией» и Савинковской организацией...
И обратите внимание на последовательность событий: только после получения всех гарантий и обещаний от руководства ВЧК Таганцев начинает давать показания, без которых не было бы многостраничного дела... Ценой своей жизни он спасал других. Еще раз подчеркиваю этот момент: Таганцев не выдавал своих друзей, а пытался вывести их из-под «расстрельной» статьи, под которую их явно подводили уже в силу личного знакомства с Таганцевым.
Показания Таганцева — смесь его реальных признаний в антипатии к советской власти (и тут ему, видимо, не приходилось ни притворяться, ни наговаривать на себя) и явной фантастики, когда речь идет, в угоду следствию, о деятельности не существовавшей в реальности организации. При этом, читая дело, трудно избавиться от ощущения, что
Таганцев, словно предполагая, что спустя десятилетия его показания будут читать беспристрастные историки, вставляет то и дело фразы типа «целиком ни одной части в распоряжении заговорщиков не было», «ни одной бронемашины, ни одной батареи не было», «не было у заговорщиков и денег», «только в г. Вышний Волочек я случайно узнал, что моя фамилия в качестве юденичского заговорщика фигурирует в списке в Петрограде», — как бы вскользь подбрасывая мысль — не было «боевой» организации в Петрограде, не было...
Как «создавалась» Петроградская боевая организация
Если, как мы утверждали в предыдущей главе, Петроградской боевой организации не было, то что же было? Были люди в Петрограде, настроенные антисоветски. И понять их можно — ничего хорошего не получили от Советов целые социальные слои и группы. И была контрабанда через советско-финскую границу, в рамках которой существовал коридор по перемещению граждан бывшей России в суверенную теперь Финляндию. Поскольку других материалов у чекистов не было, а Таганцева удалось убедить (как обычно, обманув, наобещав «три короба») давать показания, он и давал. Вынужден было наговаривать следователям хоть какую-то информацию. Все это, естественно, наши предположения, основанные на анализе материалов дела. Несколько страниц в показаниях Таганцева, на которых строилось все обвинительное заключение, — это анализ политической и экономической ситуации в России 1921 г., пересказ, в общем-то, современникам достаточно известных сведений о причинах попыток представителей репрессируемых классов и сословий перехода советско- финской границы и т. д. Есть в этих показаниях не имеющая отношения к теме информация, есть и такая, что диву даешься, как она могла оставаться в деле! Единственное объяснение: чекисты были абсолютно уверены, что дело останется закрытым на миллион лет. Ибо в показаниях Таганцева не признание его вины, не факты, подтверждающие существование какое-то «боевой» организации, а обвинение. Приведем хотя бы один фрагмент в подтверждение:
«...После приезда в Москву я получил известие, что дома (в Вышнем Волочке, где Таганцев тогда временно служил. — Авт.) был обыск и оставлена засада... засада сидела, ловила приходивших, потихоньку реквизировала вещи (! — Авт.), причины были для многих совершенно непонятные, в особенности когда попал курьер Сапропелевого комитета, принесший от академика Ольденбурга находившуюся у последнего рукопись отца (академика Н. С. Таганцева, известного ученого), показавшуюся весьма контрреволюционного содержания, ибо там был разбор «Двенадцати» Блока с бунтарскими, как правило, рифмами. Курьер имел несчастье походить на поляка, называться Болеславом и обладать фамилией Гиль, служившей явным указанием на связь с англичанами». (В списках созданных фантазией петроградских чекистов «Английской шпионе - ко-белогвардейской группы» и «Польской шпионско-белогвардейской группы» фамилии курьера мы так и не нашли. Но, кстати, несчастный Гиль был курьером обычного учреждения, то есть разносчиком корреспонденции, а не курьером-подпольщиком тайной организации, и дальнейшая его судьба нам не известна, поскольку он не попал даже в группу «Курьеры Петроградской боевой организации», которая, отчасти, подходила ему по должности).
