«Он не мог оставаться в партии...»
В чем причина привлечения еще в 1921 г. (значительно раньше репрессий против старых большевиков, не шагавших в ногу со Сталиным и помнивших, кто действительно создавал партию и руководил ею в подполье) к делу «антисоветчика» Таганцева бывшего большевика М. М. Тихвинского? Ведь теперь мы хорошо знаем, что «обязательных» людей в «деле» не было — все случайные, и без любого могли бы обойтись. Могли бы спокойно оправдать поэта Н. Гумилева, если бы хоть немного понимали его истинное значение и место в русской культуре, могли бы не подводить под расстрел милую молодую дворяночку Ниночку Скарятину — ясно же было, что никакая она не шпионка, могли бы не арестовать и профессора М. Тихвинского — никаких обвинений, подтвержденных фактами, в деле нет... Но Н. Гумилев — дворянин и офицер, Ниночка Скарятина — дворянка. А недоверие к Тихвинскому, вероятно, из-за личного дворянства поповича? Неужели нельзя было простить этот недостаток биографии старому большевику? Парадокс, однако ж, в том, что к моменту ареста Михаил Михайлович уже не был большевиком. В противовес надуманной концепции В. Д. Бонч-Бруевича, не строил Михаил Тихвинский свою биографию во имя карьеры, напротив — постоянно жертвовал карьерой во имя чистой биографии, своих, иногда и ошибочных (не вызывает сегодня восторга его участие в подготовке терактов в годы революции 1905—1907 гг.), но всегда искренних взглядов, воззрений. Свет на ситуацию проливают воспоминания генерал- лейтенанта русской армии, профессора Артиллерийской академии, академика с 1916 по 1936 г., «невозвращенца» В. Н. Ипатьева (в звании академика АН СССР он был восстановлен в 1990 г.). Вот что пишет этот человек необычайно странной судьбы:
«М. М. Тихвинский был ранее большевиком, был хорошо известен Ленину и принимал участие как химик даже в изготовлении взрывчатых веществ для снаряжения бомб. Но, вероятно, под влиянием насильственных действий ЧК он не мог оставаться в партии и возвратил свой билет. Я не раз беседовал с ним на эту тему и отлично понимал причину его ухода из партии». Сдавать «большевистский билет» у нас всегда было, мягко говоря, небезопасно. В «Незабываемом 1921» это было просто смертельно опасно. Переставший быть «старым большевиком», профессор Тихвинский оставался совершенно не защищенным от произвола петроградских чекистов, явно не питавших симпатий к профессору, относившемуся к их деятельности с брезгливостью русского интеллигента. Да и можно ли было ждать иного поступка от Михаила Тихвинского, подававшего прошения об отставке по куда менее серьезным поводам?! Традиционно фрондерски настроены были русские интеллигенты по отношению к власти всегда. Раньше — против царской власти, теперь — против большевистской. Только не учитывали поначалу, что царская власть за фрондерство журила, на худой конец — накладывала «запрет на профессию». А большевистская — расстреливала, на худой конец — ссылала и сажала на долгие годы в концлагеря. Если вы не понимаете разницы, то, как говорится, примите мои соболезнования.
Сдав партийный билет, разочаровавшись в большевистской романтике, обернувшейся «красным террором», Михаил Тихвинский подписал свой будущий смертный приговор. Якову Агранову оставались пустяки — выбить из к тому времени действительно потерявшего здоровье вследствие занятий с химикалиями в подпольных большевистских лабораториях профессора признание в шпионаже в пользу капиталистической акулы Нобеля...
Но вернемся ненадолго вновь в годы первой российской революции, когда идеи социального равенства, светлого коммунистического будущего, необходимости борьбы с кровавыми сатрапами царизма еще грели сердце молодого ученого. В книге «Первая боевая организация большевиков» (1905—1907 гг.) уже цитированный нами В. Богомолов вспоминает:
«Во второй половине ноября (1905 г.) в Москву из Питера приехал и явился ко мне на явку профессор-химик М. М. («Эллипс»), который доставил мне партию бикфордова шнура и около 2 кг гремуче-ртутных детонаторов от Военно-технической группы и по поручению этой группы сообщил мне рецепт приготовления взрывчатого вещества, изобретенного им, — «панкластика» (как заметил, наверное, читатель, в написании изобретенного Тихвинским вещества встречаются разночтения. — Авт.) (смесь бертолетовой соли с керосином). В дальнейшем это вещество именовалось в нашей практике «панкластик марки дубль М», по начальным буквам имени и отчества «Эллипса». И далее в воспоминаниях старых большевиков с симпатией описывается талантливый изобретатель, встречи с ним на квартире М. Ф. Андреевой, на Воздвиженке, 4, где она жила с М. Горьким и где одно время хранились изобретенные Михаилом Михайловичем взрывчатые вещества.
Мемуары бывших террористов подтверждаются и документами полиции. Так, сохранилось донесение начальника киевского охранного отделения от 24 марта 1906 г. под номером 1030, где отмечен такой факт:
«Сам Тихвинский снабжал боевиков деньгами и представлял лабораторию для пользования членам боевой дружины...»
По агентурным данным, как свидетельствуют сохранившиеся в архивах документы киевской охранки, «Тихвинский, он же «Михаил Михайлович», участвовал в террористических приготовлениях, касавшихся покушения на покойного Министра внутренних дел фон Плеве». В. К. Плеве (1846—1904) был министром внутренних дел и шефом корпуса жандармов с апреля 1902 г. Человек этот был большим мерзавцем, но и он не заслуживал внесудебной расправы, хотя бы потому, что главная его вина — чрезмерное служебное рвение. Уголовных же преступлений он, естественно, не совершал, в отличие от убивших его террористов. Поскольку, как ни крути, индивидуальный террор — это всегда «чистое убийство». Оправдывать Михаила Михайловича за его участие в сей кровавой драме, да еще спустя столько лет, нет, видимо, никакого смысла. В конце концов, романтические революционные увлечения юности стали и для самого Михаила Михайловича подлинной драмой. Мы упомянули сей факт, во-первых, для того, чтобы высветить место расстрелянного в 1921 г. как «врага диктатуры пролетариата» М. Тихвинского в той кровавой борьбе, которую вел пролетариат во главе с большевиками на протяжении ряда десятилетий. А во-вторых, — чтобы привнести дополнительный штрих в портрет человека, проходившего в качестве одного из главных обвиняемых по «Делу № Н-1381».
Хочется понять трагедию этих людей, и попытаться восстановить их подлинный облик, затушевываемый на протяжении семидесяти лет фальсификациями и политическими провокациями...
Знакомство с материалами полиции позволяет в какой- то мере заглянуть и в личную жизнь Тихвинского, увидеть один из возможных мотивов его прихода к большевикам. В одной из справок сказано: «по данным, относящимся к 19.10.1911 г., Тихвинский М. М. был женат на девице Марии Петровне, урожденной Андреевой. Имеет сына Евгения, родившегося 1 декабря 1893 г. Жена проживает с сыном отдельно от мужа по особому виду на жительство». Какая семейная драма стоит за сим простым фактом — я не знаю. Но еще один факт проливает некий дополнительный свет на личную жизнь профессора: по мнению полицейского осведомителя, «сближение Тихвинского с большевиками произошло через его сожительницу Веру Александровну С., убежденную социалистку-революционерку»...
