Можно это постигнуть нормальным рассудком? Человек только слышал фамилию человека, которого петроградские чекисты, по сути дела, «назначили» «начальником заговора». Никаких обличающих его материалов в деле нет. Свидетельских показаний, обличающих в совершении преступления, — нет. Сам ни в чем не признался. И до последнего момента просто не понимал — в чем его, собственно, обвиняют. И все-таки расстреляли. Правда, промашка вышла. Вначале расстреляли, а потом обнаружили на расстрелянного компромат. Но, с другой стороны, и вины их в том нет, поскольку компромат поступил по почте примерно через месяц. Можно было бы придать «делу уполномоченных» новый виток. Но расстрелянного не воскресишь. А жаль, — подумали, наверное, петроградские чекисты. Попробовали, было, начать новую разработку... Поскольку в анонимке, пришедшей в ВЧК, видимо, от сослуживца казненного, докладывалось, что Заустинский имел «сожительницу гр-ку Андрееву Марию»... «Полагаю, — писал далее доброжелатель, — что от гр. Андреевой еще можно узнать относительно дела, т. к., имея интимную связь с гр. Заустинским, она может показать много нового. По делу Таганцева и Заустинского гр. Андреева арестована не была, и про ее связь с гр. Заустинским ВЧК не знала... Прошу Вас принять соответствующие меры...»
Писал человек, судя по всему, хорошо информированный о ходе следствия. Не знал доносчик, однако, в чем обвиняют Заустинского, и потому докладывал, что тот является участником заговора против советской власти. Заявление его было передано в районную агентуру ЧК, проверено, но от дальнейшей разработки Андреевой отказались: ясно вскоре стало, что к «антисоветскому вооруженному заговору» ни Заустинский, ни гр. Андреева (вне зависимости от того, была ли она его сожительницей или нет) отношения не имеют, Андрееву выпустили. А Заустинский уже был расстрелян по делу «уполномоченных». Реабилитировать, конечно, не стали. Не было тогда такой практики. Так и оставили. Вплоть до 1991 г., когда вопросами реабилитации занялись работники Российской прокуратуры, без труда убедившиеся в полной невиновности перед законом Всеволода Константиновича.
Заголовок же этого очерка связан не столько с Заустинским, который был приговорен без всяких оговорок, сколько с Михаилом Кондратьевичем Названовым, который действительно был вначале приговорен к расстрелу, а потом — не то чтобы помилован, это означало бы, что у нас арестовывают невинных, а приговорен к двух годам лишения свободы условно. И это был как раз тот редкий случай, когда человека спасли от гибели ходатайства.
Арестовали бывшего тверитянина, живущего в Петрограде и работающего консультантом Управления «Главсахар», неожиданно. Обвинений поначалу никаких не предъявляли. Спросили только, не знает ли уважаемый консультант человека по фамилии Таганцев? Оказалось — знает. Что чекистов не удивило, потому и арестовали, что знал Названов Таганцева. Признал на допросе Михаил Кондратьевич, что действительно однажды познакомил Таганцева, по его просьбе, с Николаем Ивановичем Ястребовым (1889 г. р., уроженец Воронежской губернии), работавшим членом коллегии Мурманского железкома. Но при их разговоре не присутствовал и о теме беседы представления не имеет. Поначалу чекисты не поверили. Допросили Таганцева, Ястребова и, на всякий случай, — сотрудницу Сапропелевого комитета Российской академии наук, в котором с пользой для Отечества служил профессор Таганцев. И все трое клятвенно заверили — не присутствовал при том разговоре М. К. Названов. Дело даже не в том, что разговор был невинным. Но факт неприсутствия в участии в деятельности Петроградской боевой организации. Познакомил ранее незнакомых двух людей, которые потом оказались привлечены к уголовной ответственности за подготовку антисоветского заговора. Минимум вины, казалось бы.
Но, хотя и шел всего лишь «незабываемый 1921», а не 1938 или 1939, знакомые Названова забеспокоились. Его знали и в СТО, и в ВСНХ, ценили и как крупного специалиста. Народный комиссар внешней торговли Красин, Председатель Госплана Кржижановский, Председатель ВСНХ Богданов обратились с письмом к Председателю коллегии ВЧК о необходимости освобождения Названова; «будучи абсолютно уверены в полной непричастности Названова к каким-либо вредным Советской власти предприятиям и замыслам, мы просим об освобождении Названова под наше формальное поручительство», — писали эти известные в стране люди, «старые большевики».
Видимо, «вышли» и на Ленина. Председатель Совнаркома 19 августа 1921 г. обратился к зампредседателя ВЧК
И. С. Уншлихту с запросом: предоставить ему материалы по делу Названова.
Уншлихт, в свою очередь, запрашивает 20.08.21 телеграммой за № 22300 Петроград, Якова Агранова:
«Согласно предписанию Председателя Совета Народных Комиссаров представьте мне для доклада в письменной форме через 48 часов точные справки, каковы улики, и копии протоколов допросов по делу Названова».
10 октября 1921 г. Председатель Совнаркома В. И. Ульянов (Ленин) пишет записку В. М. Молотову — для членов Политбюро ЦК РКП (б): сообщает, что договорился с Уншлихтом о задержании исполнения приговора над Названовым и просит перенести этот вопрос на обсуждение в Политбюро, где рассмотреть возможность отмены приговора Петрогубчека с заменой двумя годами условного осуждения. В этот же день состоялось заседание Политбюро. Все члены высказались за предложение Ленина.
А откуда, собственно, взялся приговор, который рекомендовали отменить на Политбюро? Дело в том, что пока шла переписка между Лениным, Уншлихтом, Семеновым и Аграновым, 3 октября Петрогубчека, не дожидаясь, когда там в Москве вчитаются в материалы, а скорее всего, торопясь, поскольку серьезных доказательств вины Названова так и не было получено, приговаривают Михаила Кондратьевича к расстрелу. Узнав об этом, защитники Названова апеллируют к руководству ВЧК — дескать, еще не разобрались сверху, а тем временем — уже нет никакой надежды? Из ВЧК в Петроград Семенову идет срочная почто-теле- грамма за № 95: «Приговор коллегии губчека от 3.10.21 г. по делу Названова без санкции Президиума ВЧК в исполнение не приводить». Оперативно сработали. Нависший над головой петроградского ученого «дамоклов меч» остановился в своем неумолимом движении.
Сразу после заседания Политбюро (11.10.21) зампред ВЧК Уншлихт телеграммой за № 2279 запрашивает у Председателя петроградского губкома Угланова и Председателя Петрогубчека Семенова материалы по делу Названова для представления уже в ЦК РКП(б).
И наконец, 14 октября на заседании ЦК РКП(б) по делу Названова было принято постановление. Процитирую этот замечательный документ, вызывающий сегодня ретроспективные размышления на тему роли партии в исполнении законов, во внесудебных расправах и несудебных решениях: «п. 9. а) подтвердить постановление политбюро об отмене решения Петроградского губчека о применении к Названову высшей меры наказания, б) применить к Названову лишение свободы на 2 года, отложив применение условного освобождения до получения дополнительных справок, которые поручить представить ВЧК совместно с т. Зиновьевым в 2-недельный срок» (Секретарь ЦК В. Молотов).
Вот так. Не суд, не прокуратура (она была учреждена в 1922 г.). Высший орган правящей партии, государство в государстве, принимал важнейшие решения, связанные с наказанием правонарушителей. Хотел — миловал, не считал возможным — приговоренных казнили. Но даже в 1921 г. случаи вмешательства в «работу» чекистов были эпизодическими. Ибо таким же, как партия, государством в государстве, были органы ВЧК, «карающий меч революции». «Щит и меч». Щит защищал государство от тех, кто, по мнению защитников, был опасен. Отдельного же гражданина защитить было некому. В 20-е годы некоторых из невинно осужденных удавалось чудом вытащить из кровавой мясорубки. В 30—50 это случалось все реже и реже.
