«Тише! Ильич думать будет!»
А человечный и мудрый Ильич ломал голову (если ломал, а может, и отложил дурацкую записку Ксенофонтова в силу явного бреда в ней изложенного, а может, руки все не доходили заняться человеком, за которого ходатайствовали его друзья Горький, Бонч-Бруевич, Семашко) над фантастической фабулой письма зампреда ВЧК. Какие белофинны? Какой плен в мае 1920? Что за игра в «кошки- мышки» между резидентом американской разведки Федоровым и присланным из Финляндии белогвардейцем? Что за оперативники в питерском и московском розыске, если и Федорова, и этого пресловутого белогвардейца ищут- ищут, а найти не могут? И за что, соответственно, было арестовывать Федорова, если ему пока что ничего конкретного нельзя инкриминировать? И зачем его держать в двух питерских контрразведках сразу? Такой клубок противоречий предложил вождю мирового пролетариата опытнейший чекист И. К. Ксенофонтов, что даже при свойственном Владимиру Ильичу умении мгновенно просчитывать варианты, схватывать информацию на лету, он вряд ли мог составить себе четкое представление о начатом петроградскими следователями деле об американской контрразведке на российско-финляндской границе... Но возможно, Ленин какое-то свое недоумение и высказал... И не стал скрывать раздражения от глупости исполнителей от руководства ВЧК. А те — от своих питерских коллег.
Во всяком случае, уже 25 мая, спустя 23 дня после ареста и посадки в кутузку профессора Федорова, вдруг возникает несколько иная, модернизированная версия его преступных деяний.
25 августа 1920 г. Председатель Петрогубчека (в то время это был еще И. И. Бакаев) телеграммой сообщил, что профессор Федоров арестован за укрывательство шпиона Финляндского Генштаба. Как помним, это была первоначальная версия — сразу ее доказать не удалось, тогда и обратились к варианту с мифическим белогвардейцем из Финляндии. Но и «версия Толя» оказалась тупиковой.
Поскольку придумать можно, конечно же, все что угодно, но коли «дело о Толе» находится на контроле у Председателя Совнаркома товарища В. И. Ульянова-Ленина, нужны хоть какие-то доказательства. А их, как догадывается читатель, не было ни в особом отделе 7 армии, ни в особом отделе Петрочека.
Но петроградские следователи держались до последнего. В цитированной выше телеграмме И. Бакаева подчеркивалось, что «дело Федорова» находится на особом контроле в Петрочека и до окончания следствия освобождение его нежелательно.
Шло время, следствие надо было заканчивать, новых данных у следователей не прибавлялось, и 6 сентября, не желая, видимо, связываться с влиятельными московскими ходатаями, по постановлению Петроградской губчека дело Федорова С. И. было направлено на рассмотрение ревтрибуналом. Там, видимо, уже были получены соответствующие рекомендации. И решением ревтрибунала, на приятное удивление уже отчаявшихся родных, близких, друзей и пациентов, профессор Федоров был освобожден.
Временно. Потому что ничто так не уязвляет сознание, самолюбие людей, у власти стоящих, как ситуация, в которой они власть употребить не могут.
«Профессор, за Вами опять пришли...»
Вторично профессора арестовали 12 сентября 1921 г. Как, видимо, помнит читатель, 24 августа расстреляли большую группу «шпионов» и «террористов» из «Петроградской боевой организации». Но «раскручивание» еще нескольких дел, связанных следователями с «Заговором Таганцева», в Питере продолжалось. В том числе было и дело об американо-белогвардейской шпионской группе. Людей, особенно заметных, в деле явно не хватало. Так и возникла идея подключить к группе профессора — человека, первым арестом уже «подмочившего» свою репутацию. На этот раз его арестовали на основе агентурных данных. Хотя по документам он проходит как подследственный, один из участников «Петроградской боевой организации», но еще в те годы у занимавшегося данным делом С. Мельгунова не было никаких сомнений — Холодилин, «заложивший» десятки людей, в том числе и профессора Федорова, был провокатором.
«Очная ставка»
Так или иначе, но Николай Николаевич Холодилин, 1886 г. р., уроженец Рязанской губернии, преподаватель 6 советской школы, сыграл своими многословными показаниями весьма мрачную роль в истории «Петроградской боевой организации». Жизнь себе и жене — Татьяне Константиновне Холодилиной, 1903 г.р., уроженке Петербурга, временно на этот момент не работавшей, — Николай Холодилин спас.
Десяткам других его показания стоили жизни или, в лучшем случае, долгих лет лагерей и ссылки.
Серьезные неприятности, мягко говоря, грозили и профессору Федорову после того, как Холодилин показал: Федоров поддерживал тесные связи с белогвардейскими организациями в Финляндии. До поста резидента американской контрразведки в Питере было еще далеко, но и связи с антисоветской организацией Бунакова в Финляндии грозила явно не санаторием. Федоров, хотя и имеет уже печальный опыт долгих бесед со следователями Петрочека, а может быть, в силу этого опыта, держался на допросах мужественно и стойко. Какую-либо вину свою перед Отечеством категорически отрицал, более того — заявил, что даже писем политического характера в Финляндию никогда не посылал. Что же касается предъявленного ему господина Холодилина, то он, Федоров, его никогда не видел, знакомым с ним быть никогда не имел чести, так же как с другими предъявленными ему «участниками» «американской шпионской группы» (а также с упомянутыми в ходе допросов господами Крузенштерном, фон дер Клодтом и Бунаковым). Что же касается бывшего школьного учителя, то тут профессор был стоек, как скала: «Холодилин лжет, что знает меня», — утверждал он, и сбить его с этой позиции не могли самые ласковые следователи.
«Следствие будет продолжаться»
Тем временем влиятельные большевики, знавшие и ценившие Федорова как выдающегося специалиста, медика с европейским именем, не оставили свои хлопоты за него и после второго ареста профессора. Естественно, первым вступился нарком здравоохранения И. А. Семашко. Он уже не решался ходатайствовать об освобождении крупного врача и ученого, а скромно просил хотя бы ускорить следствие по делу профессора Федорова, учитывая его далеко не спартанское здоровье, что при существующих в петроградских тюрьмах дискомфортных условиях грозило наркому потерей полезного кадра своего наркомата. К тому времени и российская интеллигенция еще не растеряла ни храбрости, ни чести, требующихся, чтобы вступаться за несправедливо обиженного властями товарища, и Русское хирургическое общества им. Пирогова также выступило с ходатайством. Правда, в отличие от искушенного в кабинетных сражениях наркома, Общество просило не об ускорении следствия (в сих юридических терминах хирурги были не особенно сведущи), а простодушно рекомендовало освободить ни в чем не повинного хорошего человека и замечательного специалиста.
Руководители и Петрочека, и ВЧК вынужденно давлению поддавались, но стремились сохранить лицо и честь мундира. Зам. Пред. ВЧК И. С. Уншлихт в ответ на очередной запрос Ленина сообщил ему 10.11.21 г., что вопрос о Федорове решится после прибытия его в Москву. «В лучшем случае, будет освобожден под подписку о невыезде из г. Москвы. Следствие будет продолжаться».
