Организация была создана следственными органами искусственно, на основе доклада в ВЧК, составленного 28.09.21 г.: «3-й минно-подрывной дивизион был сформирован в середине 1919 г., затем в полном составе был арестован. При наступлении Юденича в 1919 г. на Петроград 4-я рота дивизиона должна была двинуться вместе с его войсками на город во главе с командиром роты Петровым.
В дивизионе скрывались контрреволюционные элементы, об этом сообщил Орлов А. Г...»
Далее привожу список членов «организации» с формулировками инкриминируемых им преступлений:
Петров (Пале) Виктор Яковлевич, комроты 4, участвовал во всех военных совещаниях организации, выдал планы расположения мин и фугасов и сведения о расположении воинских частей. Расстрелян.
Подня (Буттель-Подлобный) Николай Маркович, офицер, комиссар 4 роты, скрывал офицерское звание и фамилию, работал в организации. Поводом к его аресту послужили агентурные сведения о том, что он «...получает заграничные газеты, знаком с курьерами и участвует в организации». На предварительном следствии категорически отрицал какую бы то ни было антисоветскую деятельность. Расстрелян.
Голубцов Борис, переписчик канцелярии, был помощником военного руководителя организации, расстрелян.
Гизетти Лев Антонович— отделенный командир, разносил письма и деньги. Расстрелян.
Шуленбург Сергей Владимирович, зав. техчастью, разносил деньги и письма. Расстрелян.
Рооп Георгий Христофорович, адъютант дивизиона, активный участник Таганцевской организации, снабжал курьеров организации документами дивизиона, разносил письма. На допросах участие в «Петроградской боевой организации» отрицал. Расстрелян.
Гартинг Август Карлович, помощник командира дивизиона, небрежно хранил штамп-факсимиле командира, дал возможность адъютанту Роопу поставить штамп на чистые бланки. Выслан из Петрограда.
Пантелеймонов Иван Михайлович, красноармеец, арестован за соучастие в устройстве через Роопа на службу в дивизион дезертиров, приговорен к одному году принудработ.
Танков Владимир Павлович, бывший комдив, обвинялся в продаже белогвардейской организации планов минных заграждений и фугасов, приговорен к общественным работам.
Евгеньев Григорий Евгеньевич, бывший военный чиновник, на его квартире происходили собрания, участвовал в постановке фальшивых фугасов, вместе со всем комсоставом — выслан на два года...
Комментарии. Никакой контрреволюционной организации в третьем минно-подрывном дивизионе в 1921 г. не существовало, во всяком случае, в архивных делах нет никаких доказательств инкриминируемых перечисленным офицерам и красноармейцам преступлений. Что же было?
Был офицер, который, стремясь остаться в армии (а это была его единственная профессия), скрыл свое офицерское звание и, соответственно, фамилию. Серьезной его ошибкой было и то, что читал заграничные газеты. Но за это еще не расстреливают.
Был адъютант дивизиона, который использовал свое служебное положение — даже если допустить факт должностного преступления (а и его подтверждающих документов в деле нет), то за это, опять же, не расстреливают.
Были в дивизионе, что очень возможно, учитывая в целом положение в армии, и особенно на флоте, в 1921 г., — антисоветские настроения. Единственно, чего не было — и это прокуроры Генеральной прокуратуры РФ доказали однозначно, — активной, боевой деятельности. Не было и прямого отношения подавляющего большинства осужденных к сфабрикованному петроградскими следователями «Заговору Таганцева» (за исключением весьма сомнительной линии Рооп—Таганцев).
Таким образом, нескольких человек лишили жизни, а остальным ее навсегда поломали в угоду надуманной концепции о существовании разветвленной, ведущей активные террористические и разведывательные действия «Петроградской боевой организации».
XII. «Их выслать всех. Мотивировка ясна»
Во всех «делах», составивших большое и многоголосое «Дело» о «заговоре» Таганцева, о «Петроградской боевой организации», нас поражает сегодня многое: и отсутствие документов, подтверждающих инкриминируемые подсудимым преступления (из последующих процессов мы знаем, что такая практика станет наиболее распространенной в деятельности карающих органов на несколько десятилетий), и отсутствие в подавляющем большинстве дел признаний обвиняемых — позднее такие признания стали выбивать силой, и они были в большинстве дел репрессированных с конца 30-х гг. В 20-е же годы следователи просто не ставили перед собой такой цели, хотя уже тогда довольно широко применяли незаконные методы ведения следствия. Предъявляли арестованным самые фантастические обвинения, давали представление для Президиума (в данном случае — Президиума Петрогубчека) о расстреле, и спокойно засыпали по ночам, не ворочаясь от ужаса: подготовленные ими дела кем-то прочитаны, недоказанность обвинений выявлена, и их самих обвиняют — в некомпетентности и использовании недозволенных методов следствия, им грозит наказание вплоть до уголовного... Такие предположения в начале 20х гг. никому из следователей, видимо, даже в голову не приходили. Иначе они позаботились бы о каком-то минимальном юридическом обосновании своих действий. И хотя с середины 30-х гг. карающие органы революции стали значительно более независимы и от государства, и от правящей партии, хотя им, в силу их доминирующего положения в советском обществе, еще реже, еще меньше, чем их предшественникам начала 20-х гг., могла прийти в голову мысль о возможной проверке, будущем возмездии — они, как ни странно, старались «внешне» оформить дела так, чтобы виновность в совершении репрессированным гражданином того или иного преступления ни у кого не вызывала сомнений. И хотя большие сомнения у любого нормального человека вызывала сама концепция, исповедуемая И. Сталиным и А. Вышинским, о «признании» как царице доказательств, тем не менее, миллионы в 30-е гг. верили: коли арестованные в совершении преступлений сознались, значит — виновны. Тут определенную роль играли и юридическая безграмотность подавляющего большинства населения, и сложившееся к тому времени в массах доверие к Сталину, умело сформированное его клевретами, и активно проводившиеся пропагандистские кампании, руководимые РКП(б)—ВКП(б).
В начале 20-х гг. всего этого еще не было. Еще играли какую-то роль в формировании общественного мнения люди из предыдущей эпохи, образованные и юридически просвещенные, представители разночинной российской интеллигенции, часть которых пошла на службу к большевикам, исходя из романтической идеи служения народу, часть — от безысходности. Еще не было культа личности Сталина. Еще мало кто знал в широких кругах, естественно, кто такой Сталин. Еще жив был Ленин, однако апелляции к нему осужденных имели часто такой же успех, как спустя 10—15 лет — у Сталина. Еще никто не знал кровавых палачей — Ягоду, Ежова, Берию. Но ведь в силе были старые большевики из этого ведомства — Дзержинский, Менжинский, Уншлихт, Артузов.
