«В теле Лебедева обнаружена колото-резаная рана живота с повреждениями печени, ранение квалифицируется как опасное для жизни. Обнаружена также колото-резаная рана грудной клетки справа в области 7-го ребра непроникающего характера. Все тело покрыто многочисленными ссадинами, ушибами, синее от гематом...»
Ему б умирать, а он жил.
Где прошел, где прополз несколько километров по лесу, добрался до деревни, постучал в ближайшее окно.
К окошку прильнуло бородатое лицо мужика средних лет.
— Тебе чего, парень? Поздновато уж в гости ходить.
— Помоги, слышь, друг. Порезали меня сильно. Вот-вот отключусь, а сознание потеряю, весь кровью изойду. Меня б перевязать, да «скорую» вызвать.
— Ишь ты, и впрямь весь в крови, — распахнул, не боясь, в холодную октябрьскую ночь окно селянин. — Стой там, сейчас выйду.
Помог взобраться по ступенькам, уложил на постель, наскоро перевязал раны живота и груди, дал напиться. Но лишь глоток. Не знал, какая рана, а от отца, ветерана, слыхал, что при ранениях живота пить нельзя давать. Да хорошо, раненый сознание потерял, ничего уж не просил. Но жил. Так что не похоронную команду вызывать надо было, а врача. Рана в груди пугала больше — кто ее знает, что задела. Может, и сердце или кровеносные важные сосуды. Но, судя по тому, что кровь, а ее, должно быть, за время пути, где на карачках, где ползком, потеряно немало, значит, либо лишь вяло текла, — ранения не так серьезны, как казалось, либо уж вся кровь вышла. Кто судьей возьмется быть? Ясно, что не бригадир полеводческой бригады. Врача надо, врача.
Оставив притихшего Лебедева, селянин бросился в колхозное правление — это тоже бежать в темноте с километр. Там телефон, на счастье, был. Оттуда он «скорую» из города и вызвал.
— Свидетель Абрамкин, расскажите суду обстоятельства интересующего нас дела. Итак, что произошло в ночь на 28 октября?
— В ночь на 28 октября я спал, жена уехала к матери в соседнее село, с ребятишками. Я был в избе один. Может, если б семья, и побоялся бы открыть, а так — рисковал собой. А мужик я крепкий.
— Свидетель, вы не о себе, а об обстоятельствах дела.
— Так я и говорю об обстоятельствах. А обстоятельства были такие. Покурил я и прилег: темно уж на дворе. Слышу, будто кто скребется в стекло.
— Ставни были открыты?
— Ставни? Конечно. А окна были закрыты. Холодно уж. Октябрь. Я к окну. А там за окном — человеческое лицо окровавленное.
—Дальше? Каковы были ваши действия?
— А какие тут могут быть действия, гражданин судья? Человек помирает, помогать надо.
— Что он вам сказал, когда увидел?
— Да что-то вроде «пусти, меня зарезали, умираю, замерзаю, спаси Христа ради», — вот так вот, вроде этого.
— И что вы сделали?
— Я вышел на улицу. А он уж лежит. Сознание потерял.
— И что дальше?
— Дальше я его поднял, на себе в избу втащил, уложил, а сам побежал в колхозное правление.
— Зачем?
— Так «скорую» вызвать... Телефон только там и есть.
— «Скорая» когда пришла?
—Я так полагаю, через час; да тут быстрее и не добраться. Тем более, немного поплутали они, не сразу нашли, где к нашей деревне сворачивать с шоссе.
— Пока врачи не приехали, Лебедев приходил в сознание?
— А как нет? Приходил.
— Что-нибудь говорил?
— Твердил одно: бандиты нас порезали, моего корешка, говорит, насмерть убили, и меня хотели убить, да я спасся.
— Что-нибудь странное вы замечали за Лебедевым?
—А как не заметить? Я еще когда в избу его волок, заметил — бензином от него, извиняюсь, сильно воняет. Удивился еще тогда — с чего бы?
— Он не говорил, «с чего»?
— Да я думал тогда, что он бредит. Шептал: «Сжечь меня хотели, суки». Я извиняюсь, конечно.
— Что еще заметили?
— Когда я с него его одежду, пропитанную бензином, грязную да мокрую снял, то увидал кровоточащие раны, которые и перевязал как мог.
— А что сделали с одеждой Лебедева?
— Как положено, передал следователю прокуратуры.
Так что у прокуратуры, возбудившей дело по факту
убийства и покушения на убийство с хищением автомобиля и ряда других предметов, принадлежавших жертве и потерпевшему, было уже достаточно улик.
Тем более, что нашлись потом и все похищенные вещи, даже декоративная головка с рычага переключения передач с фотографией обнаженной женщины, лично и собственноручно, по показаниям свидетелей, сделанная Кординым.
Следователь прокуратуры вспоминает...
«Интересно у меня с этой бандой получилось, — словно судьба меня на нее выводила и выводила. И главное — я был первым, кто начал расследование совершенных ею преступлений. И последним, по сути дела, кто этим занимался. А в промежутке столько крови, столько крови...»
Коржев Михаил Николаевич, следователь. В органах прокуратуры не первый год... Так уж случилось, что с самого начала специализировался на раскрытии изнасилований и убийств.
По «делу братьев Ахтаевых» начал работать в 1989 году.
«Я тогда служил следователем районной прокуратуры в Кирове. Поскольку районные следователи дежурят раз в неделю, то в день дежурства выезжают на все убийства. Порядок такой. Но вот ведь случилось, что не на одно даже, на несколько убийств, совершенных в нашем регионе, из тех, что сегодня проходят по «делу Ахтаевых», выезжал именно я...»
Бывают же такие совпадения.
«Можно пошутить, что в этом был их самый главный стратегический просчет. Убивали бы где-нибудь в другой области, может, и сошло бы с рук. А тут один и тот же следователь попался. Дело, конечно, не во мне. Любой профессионал, попади в его руки разные ниточки одного дела, непременно раскрутит весь клубок.
Так что, конечно, судьба, что мне довелось раскручивать всю цепочку совершенных ими убийств потом, позднее, уже в качестве фактического руководителя группы, и довести дело до суда. А можно и сказать — закономерность.
Однако тогда, в тот день, когда вызвали меня как дежурного следователя прокуратуры «на труп», было не до смеха...
И не то, чтобы мертвое тело было в новинку. Всякое за время работы на следствии повидал... Просто, как бы это объяснить...
Представьте себе: хороший, чистый, русский провинциальный город. И везде — хорошие люди, и в обкоме-гор- коме, и в милиции-прокуратуре. Взяток не берут, с населением по-человечески. Продавцы в магазинах если и воруют, то в меру. Патриархальные нравы. Учителя, художники, музыканты местные — такие, знаете ли, русские провинциальные интеллигенты-бессребреники... И концерты шефские, и выставки со свободным входом. Учителя вечера русской поэзии проводят. Библиотекари каждого читателя в лицо знают, и не только, что он уже прочитал, но и то, что прочитать должен.
